«Из Газы с любовью». Запомните этот броский газетный заголовок — к номинированному на «Оскар» документальному фильму Шломи Эльдара «Драгоценная жизнь» он имеет прямое отношение.  

Тему режиссер избрал ожидаемо-фестивальную — палестино-израильский конфликт. Но обвинять автора в стремлении «оседлать волну» не вполне корректно — хотя бы потому, что поворот сюжета заставил его искать ответы на вопросы, которых он, видимо, старался избежать. 

Итак, к экрану. Четырехмесячный Мухаммед Абу Мустафа из сектора Газа страдает редким заболеванием иммунной системы. Корреспондент 10 канала израильского ТВ Шломи Эльдар проникается страданиями ребенка и помогает вывезти его из Газы, определив малыша в больницу «Шиба» в Тель а-Шомер, где Мухаммеду должны сделать пересадку костного мозга. Это шанс на жизнь, шанс, который стоит $55 тыс. — сумма для Газы фантастическая.

Поэтому известный журналист обращается к израильтянам с телеэкрана с просьбой о помощи.  Деньги находятся в течение часа —  необходимую сумму переводит на счет клиники еврей, сын которого погиб во время службы в ЦАХАЛе.  Операция проходит успешно — ребенок спасен и будет жить. В общем-то, на этом можно было ставить точку, но… жизнь сыграла с умудренным опытом обозревателем по ближневосточным вопросам злую шутку. Хотя, кому, как не ему, интервьюировавшему самого Исмаила Ханию, знать настроения, царящие на палестинской улице. Соседи Райды — матери спасенного ребенка — обвиняют ее едва ли не в коллаборационизме, и она прямо в камеру простодушно заявляет, что уготовила своему спасенному «неверными» сыну будущее шахида. «Каждый из нас — от младенцев, еще младше, чем Мухаммед, до стариков — пожертвует своей жизнью ради освобождения Иерусалима. Он должен принадлежать нам. Что бы ты ни думал по этому поводу», — говорит Райда режиссеру. Конец цитаты.

Не спешу захлебываться от возмущения, понимая, что соседей-«гуманистов» молодая мамаша боится куда больше, чем своего сионистского опекуна и его сердобольных соотечественников. Но о какой «любви из Газы» грезит очеркист из «Маарив», остается загадкой. Ведь речь идет о совсем других чувствах и иной системе жизненных ценностей, которой, наверное, можно искать оправдание, но нельзя игнорировать, рассуждая о мирном сосуществовании в привычных либеральных категориях.           
Во всяком случае после откровений Райды Эльдар прекратил съемки — шок оказался слишком велик. Но потом все-таки закончил фильм, уравновесив сюжет кадрами израильских операций в Газе, в результате которых гибнут целые палестинские семьи. Предусматривались ли они сценарием изначально или были вмонтированы для политкорректного баланса, столь необходимого после монолога Райды, — неизвестно… Эльдар говорит, что, в целом одобряя операцию «Литой свинец», хотел привлечь внимание израильтян к бедствиям палестинского населения — другими словами, противопоставить судьбу одного спасенного мальчика несчастьям сотен других. И ему это вполне удалось. В этом смысле символично и появление хирурга Раза Сомеша, спасшего жизнь маленькому Мухаммеду, в качестве военврача-резервиста в Газе (формально — в роли оккупанта), в результате чего палестинцы получают свою долю зрительских симпатий, а израильтяне ее теряют.

Впрочем, все это верно по отношению к западному менталитету, гибко реагирующему на ужасы войны. Израиль в этом смысле ближе все-таки к Западу, чем к Востоку и, как подчеркивает сам Эльдар, «молчаливое большинство (израильтян) сочувствует человеческому горю, в том числе и горю палестинцев». Но удалось ли режиссеру изменить хоть на йоту ментальность другой стороны конфликта — остается за кадром. А жаль. Думается, что и зрители ощутят этот зависший в воздухе вопрос. Хотя, когда Райде сообщают, КТО дал деньги на спасение ее сына, она недоуменно бросает: «Эти израильтяне совершают иногда странные для нас поступки».  Как тут не вспомнить сартровское: «Ад — это другие».  

Как бы то ни было, у фильма, уже получившего главный приз израильской киноакадемии,  есть одно безусловное достоинство — он вводит неискушенного западного зрителя в реальный ближневосточный контекст, о чем пишет, в частности, Томас Фридман в New York Times. Будучи убежденным противником поселенческой политики Израиля, Фридман настаивает, что недопустимо называть Газу «израильским концлагерем», не упоминая, что если бы после вывода израильских войск Хамас поставил перед собой задачу превратить Газу в Дубай, а не в Тегеран, Израиль тоже вел бы себя совсем по-другому.

Об этом ли будут думать члены американской киноакадемии, определяя лучшую из 15 документальных лент, или сосредоточатся на художественных достоинствах «Драгоценной жизни» — неведомо. Но 27 февраля им предстоит решить, что перед ними — очередной конъюнктурный «проходняк» на спекулятивную тему или…

Михаил Гольд