КАК ЕВРЕИ В КИЕВ ВОЗВРАЩАЛИСЬ

Ко дню освобождения Киева

Весна 1944-го. Наша семья в эвакуации в Узбекистане. Но уже освобожден Киев, и все мы, ждавшие этого долгих три года, с нетерпением хотим вернуться домой. Но еще идет война, на которой в декабре 1943 года погиб мой отец, а в июле 41-го — старший брат мамы, попавший в плен и расстрелянный как еврей. Оба они ушли на войну из нашей киевской квартиры на улице Золотоворотской и не вернулись. Cогласно постановлению СНК СССР от 5 августа 1941 года, семьи военнослужащих, эвакуированные в тыл, могли вернуться в свои квартиры после освобождения оккупированных районов.

«Трамвай» на ул. Владимирской, 1944 г.

Тяжелыми и голодными были для семьи эти три года. Рядом с нашим домом в селении Кибрай был хлебозавод, и пустые мешки, в которых привозили муку, вытряхивали возле  забора. Моя бабушка Дина собирала эту муку вместе с песком и пекла лепешки, которые нужно было сразу глотать, чтобы песок не скрипел на зубах.

Вся семья переболела тропической малярией, а я, тогда двухлетний, еще и брюшным тифом, и дизентерией. Местный врач настоятельно рекомендовал уезжать из непривычного и жаркого климата. Мама вспоминает, что спала и видела во сне в тех желтых песках наш зеленый Киев.

Но для переезда по железной дороге нужен литер, который выдавался в военкомате, незаконное перемещение строго наказывалось. В получении литера нам было отказано без указания каких-либо причин. Уже в перестроечные годы с открытием архивов стала доступной информация о том, что в то время украинское партийное руководство обращалось к своим узбекским товарищам с настоятельной просьбой задерживать, а то и вовсе не пускать эвакуированных евреев в Украину, ссылаясь на разрушения, причиненные войной. Что и говорить, разрушения, конечно, были, но очень часто оставленные эвакуированными квартиры были заняты людьми, вселившимися туда во время оккупации. Если же говорить о жилом фонде Киева, то он пострадал незначительно, разрушены были только здания на Крещатике и прилегающих к нему улицах. Но вполне очевидным был рост антисемитских настроений, усиленных фашистской пропагандой в годы оккупации.

Как раз тогда мама прочитала в газете статью Ильи Эренбурга «Не хватило чернил». Речь шла о том, что семья военнослужащего, погибшего на фронте, обратилась в сельсовет с просьбой сообщить место захоронения их родственника, но им никто не ответил, и Эренбург возмущался таким бессердечным отношением. Это натолкнуло ее на мысль обратиться с письмом к писателю, пользовавшемуся в годы войны непререкаемым авторитетом. Общеизвестно, например, что запрещалось использовать для самокруток газеты, где были статьи Ильи Эренбурга. Несмотря на свою занятость, Эренбург находил время для ответа на письма евреев. По словам петербургского литературоведа Бориса Фрезинского, «он был едва ли не единственным защитником советских евреев от государственного произвола, упорно и настойчиво не оставляя без внимания ни одного советского преступления на ниве государственного антисемитизма, и, как правило, ему удавалось добиваться от властей отмены несправедливых решений, что убедительно подтверждает его почта».

В письме моей мамы были такие слова: «Родина — это не абстрактное понятие, это город, в котором я родилась, где училась, где создала семью, и когда мой муж воевал и погиб за Родину и за наш родной Киев, он не думал, что нас не пустят обратно домой потому, что мы евреи».
Но как передать письмо Эренбургу, ведь время военное, переписка под цензурой и отправка обычной почтой чревата серьезными последствиями. В Кибрае в то время располагался Одесский институт растениеводства, а мама — педагог по профессии — работала воспитателем детского сада, в котором были дети сотрудников института. Директор этого института академик Родионов собирался в командировку в Москву, и она попросила его занести письмо прямо в Союз писателей СССР, что он и сделал.

Вскоре от Эренбурга было получено небольшое письмо, сохранившееся до наших дней:

2 августа 1944
Дорогая Геня Яковлевна! Понимаю Ваше  желание вернуться в родной город. Я  пишу о Вашей просьбе П.Г.Тычине. Надеюсь на успех.
Искренне Ваш Илья Эренбург.

Сразу после освобождения Киева известный украинский поэт Павел Григорьевич Тычина  был назначен наркомом просвещения республики. А вскоре из Киева в узбекский кишлак пришла правительственная телеграмма с красной диагональной полосой:

Срочно выезжайте в Киев на постоянную работу в распоряжение Киевского облоно.
Зам. Наркомпрос УССР Гуленко.

После этого мы получили долгожданный литер, и вся семья — бабушка, дед, мама, ее младшая сестра и я вернулись в Киев в таких же теплушках, в каких отправлялись в эвакуацию. Наша квартира на Золотоворотской была занята, и ее пришлось возвращать через суд.

Два Григорьевича — Эренбург и Тычина — в те сложные военные годы смогли понять друг друга и помочь еврейской семье вернуться в Киев. Хочется надеяться, что украинцы и евреи смогут понять друг друга и в наше мирное время...

Вадим Фельдман, Бостон, специально для «Хадашот»