Различия в понимании того, что означает еврейство и что означает принадлежность к этой общности, имеют колоссальное значение. От них зависит адаптация еврея-эмигранта в принявшем его еврейском сообществе. От них зависит, насколько долго продержатся тесные связи между Израилем и диаспорой, какой характер примет израильское общество. От них зависит насколько долго еврейство просуществует как общность в современном мире.

Современным формам еврейской идентификации предшествовала условная форма традиционной идентификации, которую Макс Вайнрайх назвал Дерех   А-Шас  (далее - ДАШ - "Путь Талмуда"). Она существовала в феодальном обществе, основанном на корпоративном устройстве. Традиционное еврейство представляло собой средневековую корпорацию, отделенную от прочих групп стеной правовой обособленности. Обособленность социальная находила свое выражение в обособленности религиозной. Следствием этого была подчиненность внутреннему корпоративному законодательству, т.е. галахе, и обычаю.

Нееврейская часть общества, и проистекавшие от него преследования, воспринимались евреями как трансцендентная кара. Внутри модели ДАШ не возникало вопроса, что такое еврей.

Распад средневекового общества приводит к расщеплению модели ДАШ на множество разных, расположенных на разных местах шкалы, где на одном конце обозначено религиозное начало, конфессиональность,  а  на другом - этническое начало, национальность.

На левом полюсе шкалы размещается крайне конфессиональная модель, характерная для ранней Гаскалы, носители которой рассматривали себя как религиозную общину, отказываясь от национального характера. За ней следует модель современной западной диаспоры, наиболее полно воплотившаяся в современном американском еврействе. Евреи США вписываются в американское общество как этноконфессиональная община, наподобие ирландцев или итальянцев. В последние годы эта модель динамично приближается к конфессиональному полюсу шкалы. Посередине расположена модель ДАШ, совмещающая в себе конфессиональное и национальное начала. За ней вправо - израильская модель, основанная на сионистском понимании еврейской нации. Еще правее располагается идентификационная модель, распространенная в начале и середине XX в. в Восточной Европе, где основу идентификации составляло национальное самосознание, подкрепленное внешней идентификацией. Эта автономистская модель существования еврейства как нацменьшинства одно время конкурировала с сионистской моделью. Но она погибла в Холокосте. Наконец, на крайне правой точке шкалы располагается чисто этническая, или национальная модель советского еврейства.

Согласно модели западноевропейской Гаскалы, подобно тому, как существуют французы-католики, французы-гугеноты, или немцы-лютеране, так же есть и французы или немцы, придерживающиеся Моисеева закона. Это нисколько не мешает им быть патриотической частью своих наций, соответственно французской или немецкой.

Чисто религиозная идентификация предполагала отказ от всего того, что можно назвать еврейской этничностью. Если еврей становится французом, то это означает, что его родная земля, которую он должен любить и защищать - Франция. Отвергнут был и другой этнический признак - язык идиш, провозглашенный в Германии XIX в. испорченным немецким жаргоном. Евреи переходят на государственные языки,  а  языком религии и культуры, средоточием еврейской самобытности становится иврит. Радикальной трансформации подвергается и бытовая культура - внешний облик еврея нивелируется, так что становится очень трудно отличить его от христианских собратьев.

Остатки этой модели существуют до сих пор, преимущественно в западноевропейских странах, которые не имеют опыта нацистской оккупации: в Швейцарии, Великобритании, Ирландии. Так британский представитель дома Ротшильдов произнес перед участниками межрелигиозного диалога речь, в которой заявил, что выступает здесь как британец.

Превосходно сочетаясь с западным понятием гражданской нации модель Гаскалы породила современную религиозно-общинную модель западной диаспоры. Своей классической формы она достигла в США. Иудаизм, который воспринимается как Закон,  а  не Вера, соответствует американскому пониманию религии, как социального института. Показательно, что в США еврей, желающий реализоваться в своем еврействе, должен каким-то образом соотноситься с синагогой. Что делать, если его синагога не соответствует нормам иудаизма, или если он вообще атеист? Надо создать собственную синагогу. Неважно, какой она будет. Таким образом, мы встречаем, например, синагоги гомосексуалистов, при том, что эта форма сексуального поведения Торой приравнивается к смертному греху. В синагоге атеистов в Детройте раввин (!) уверяет своих прихожан в том, что Б-га нет.

Российские или украинские социологи, желая узнать о религиозных воззрениях респондента, спрашивают его, верующий ли он человек. На Западе религия не обязательно связана с верой,  а  если и связана, то это считается личным делом человека,  а  не фактором общественной жизни. Поэтому западный социолог не будет спрашивать своего респондента, верующий ли он человек,  а  спросит о его религиозной принадлежности. Вместе с тем, обычно не принято спрашивать о "национальности", полагая, что это личное дело человека.

Напомню бельгийско-еврейский анекдот. Террористы угоняют самолет с бельгийскими пассажирами. Направив дула автоматов, они командуют: фламандцы налево, валлоны - направо. С задних скамей поднимаются два еврея и спрашивают: " А  нам, бельгийцам, куда?"

Этническая инклюзивность и по сию пору является особенностью идентификационной модели западной диаспоры. Знакомый каждому советскому еврею вопрос: "Ты русский или еврей?" для еврея американского звучит абсурдно. Конечно же, он еврей, и американец,  а  может стать британцем, или даже русским, и все это не будет мешать одно другому.

Встречаются Зорин (советский записной политкомментатор еврейского происхождения) и Киссинджер. Киссинджер спрашивает у Зорина: "Ты русский?". Зорин ему отвечает: " А  ты?" " А  я - американский" - говорит Киссинджер.

Такой анекдот мог родиться только в среде русского еврейства, для американца он останется непонятным, даже если его перевести на хороший английский. Для американского еврея Киссинджер никакой не "американский",  а  настоящий американец.  А  почему Зорин не может быть "русским", для него останется непонятным. Зато для современного американского, британского, австралийского, канадского еврея нелепо звучит идея о том, что можно, будучи евреем, исповедовать какую-то иную религию, кроме иудаизма.

Иудаизм - это религия и образ жизни еврея, так что каждый еврей, должен, по крайней мере, формально исповедовать иудаизм. Сегодня это становится идеологической нормой в западной и израильской моделях. Обе они могут быть охарактеризованы как религиоцетристские, так как признают центральную роль религии в еврейском самосознании.

Гаскала же в России с самого начала начинает развиваться по своей национальной составляющей,  а  не по религиозной. Евреи этого региона могли претендовать на то, чтобы стать полноправными гражданами своих стран не в качестве чисто религиозного меньшинства,  а  в качестве национальной общности. Государство не стремилось к растворению "государствообразующей нации" в "инородцах". Евреев не считали русскими, окружающее население воспринимало их как отдельную национальность. Именно у восточноевропейских ашкеназов, в отличие от их западноевропейских собратьев, сложился комплекс признаков, выделявших их из среды окружающих культур в качестве национальной группы. Они говорили на идише, резко отличавшемся от окружающих славянских или романских языков, имели компактную территорию расселения в виде черты оседлости, обладали специфическим обликом бытовой культуры и поведенческих особенностей.

Признанию евреев в качестве самостоятельной национальности способствовала и сама природа политической философии России и Восточной Европы. В этой части света и сейчас доминирует представление о том, что все человечество делится на этнические группы, что каждая из таких групп имеет право на самоопределение и т.д. Это этническое миропонимание и лежит в основе современной советской и постсоветской еврейской идентичности.

Уже в XIX веке евреи Восточной Европы стали воспринимать себя в «национальном» понимании. В наиболее чистом виде идею еврейской диаспорной национальности выразил выдающийся историк С.М. Дубнов. Согласно его теории, евреи представляют собой европейскую нацию. По его мнению, нация проходит в своем развитии несколько стадий, в которых постепенно уменьшается «материальный», или «племенной», компонент ее существа. На высшей — «духовной» стадии все внешние вульгарные признаки этничности исчезают и остается только дух. На этой стадии мы, как он утверждал, и застаем евреев в начале XX века.

Другая концепция евреев как нации была развита сионистскими авторами.  А . Херцберг пишет: «Евреи всегда были нацией в современном смысле этого слова, по существу — первой такой нацией. События современной истории есть естественное продолжение национального прошлого, ибо они представляют собой историю конфликта между ассимиляцией, то есть угрозой национальному самосохранению, и сионизмом — логическим ответом на нее». Сионистская концепция считала, что евреи всегда стремились к тому, чтобы восстановить свою территориальную целостность и обычное национальное существование со своим языком, культурой и прочими «вульгарными», по Дубнову, этническими показателями. Религия, согласно этой концепции, является лишь одним из элементов этой этнической культуры.

Таким образом, к 1917 г. евреи России обладали двумя национальными концепциями — фолькистской и сионистской. Еще были сильны позиции традиционного еврейства, осмыслившего себя в рамках модели ДАШ. Этому способствовало правовое положение евреев в Российской империи, напоминавшее средневековое и изобиловавшее дискриминационными признаками. Но роль еврейской религии в общественной жизни оказалась уже подорванной. Это было следствием эмансипации еврейства России, Австро-Венгрии и Румынии,  а  также общей секуляризации и национализации населения Восточной Европы.

В СССР религия кардинально меняет свою социальную функцию и воспринимается обществом как выбор отсталой и малограмотной части населения, «пережитком» темного прошлого человечества. Идея отсталости и непрестижности религии была воспринята молодым поколением советских евреев 20–30-х гг., особенно теми из них, кто переселился за пределы бывшей черты оседлости. Для еврейской интеллигенции крупных городов приверженность к еврейской религии, сопровождавшаяся заметным акцентом в русском языке, занятостью в «еврейских профессиях» (работник торговли, бухгалтер-счетовод, ремесленник и т.п.), превратилась в признак провинциальности. Теми же глазами смотрел на своего соотечественника из сельской местности, говорящего на диалекте и традиционно религиозного, и русский столичный интеллигент. После хрущевской «оттепели» отношение интеллигенции к религии начинает меняться. Советская интеллигенция, включая ее еврейскую составляющую, выработала камуфляжную позицию, заключавшуюся в уважении к религии, не сопровождавшемся активным присоединением к какому-либо религиозному учению. Что же касается конкретных верующих, посещавших церкви или синагоги, то они по-прежнему воспринимались как символ отсталости. Только в поколении т.н. «шестидесятников» положение стало меняться, и представители интеллигенции, в том числе и евреи, пустились в религиозный поиск.

К тому времени еврейская идентификация окончательно сформировалась как чисто этническая модель. Она нашла свое воплощение и в практике фиксации национальности в паспортах. На Западе именно фиксация национальности в советских паспортах вызывала резкую реакцию как символ антисемитизма и преследования евреев. Сами же национально настроенные евреи Советского Союза опасались, что прекращение фиксации национальности в паспортах может привести к утере евреями любой самоидентификации. В социологическом опросе 1976 г. количество сторонников и противников этой практики разделилось примерно 50 на 50.

Национальное начало стало существовать в советской модели почти без всякой связи с еврейской религией. В русском языке, кажется, единственном из всех языков мира, даже возникло терминологическое различение между словом «еврей», обозначавшим национальную принадлежность, и словом «иудей», обозначавшим принадлежность религиозную.

Сфера религии оказалась вообще резко отделена от сферы национальной. Человек, принадлежавший к какому-то народу, не обязательно связывал себя с конкретной религией. Ведь был же выдающийся русский писатель Чаадаев, исповедовавший католичество,  а  не православие. Ведь были же англичане (Лоуренс Аравийский, или Глабб-паша), которые принимали ислам, не переставая при этом быть англичанами. Если я еврей по национальности, — говорили молодые еврейские интеллигенты, — то кто сказал, что это определяет для меня религиозную принадлежность. Недаром свобода вероисповедания во всем мире называется свободой совести. Подобная позиция, которая кажется западным или израильским евреям странной, проистекала из той этнической модели идентификации, которая сложилась в крайней ее форме в Советском Союзе.