Хотя о Маршаке написано множество книг, говорить о том, что творчество его исследовано, еще рано. Мы остановимся на одной из малоизвестных сторон жизни поэта - на еврейской музе Маршака.

В архиве Маршака я нашел письмо: "Большому поэту Самуилу Яковлевичу Маршаку... Сперва разрешите поздравить Вас с семидесятилетием со дня рождения...   А  затем я позволю себе... выразить Вам свое глубочайшее сожаление по поводу того, что на протяжении всей творческой деятельности Вы... не подарили... ни одного произведения своему еврейскому народу...".

Письмо датировано 2 декабря 1957 года. Кто тогда мог подумать, что почти 50 лет тому Маршак был уже автором таких сионистских стихов:

Снится мне: в родную землю
Мы войдем в огнях заката -
Запыленную одеждой,
Замедленную стопой.
И войдя в святые стены,
Подойдя к Ерусалиму,
Мы безмолвно на коленях
Этот день благословим.

Стихи эти были написаны за несколько лет до поездки в Палестину, которую Самуил Яковлевич предпринял в 1912 году, создав, под влиянием увиденного, цикл стихов "Палестина".

"Немногим известно, - писал поэт  А .Вергелис, - что Маршак начал с маленькой книжечки "Сиониды". Я принес ему как-то эту книжечку и сказал: "Вот Ваша первая книжечка". Он был до крайности озабочен: "Голубчик, неужели я не все уничтожил?.."

Такая реакция Самуила Яковлевича на подарок более чем естественна - в ту пору за такой "махровый сионизм" оказаться на Колыме могло показаться счастливым уделом. Между тем еврейская и библейская тема никогда не покидали Маршака. Потомок выдающихся ученых-талмудистов и раввинов, Самуил Маршак, знавший с детства иврит и читавший Тору, не мог уйти от народа, его породившего.

Впрочем, в преданности Маршака еврейству заметную роль сыграли не только его предки, но и Владимир Васильевич Стасов - почетный член Петербургской Академии наук. К Стасову, на его дачу в Старожиловке, пятнадцатилетнего Маршака привел видный меценат Давид Гинзбург. Было это 4 августа 1902 года,  а  уже 6 августа Владимир Васильевич пишет: "В воскресенье... приезжает Давид. С ним какой-то мальчик, гимназист, - лет, мне показалось, одиннадцати-двенадцати. Ничего особенного, разве что немножко коротки светло-нанковые панталоны: новых не на что сделать. Обед... После обеда Давид и говорит: "Ну, теперь, Самуилушка, прочитай нам что-нибудь из твоего". Меня берет недоверие и какое-то ужасное нехотение. "Ах ты, Боже мой! - думаю про себя, - надо слушать.

Но не прошло и полминуты, я уже был покорен, побежден, захвачен и унесен. Маленький мальчишка в коротких панталонах владел мною, и я чувствовал великую силу над собою. И голос у него совсем другой был, и вид, и поза, и глаза, и взгляд... Настоящее преображение - волшебное превращение... Какое-то разнообразие было у этого значительного человека. И лирика, и полет, и древняя речь...".

Стасов настолько был очарован пятнадцатилетним Маршаком, что велел пригласить фотографа, чтобы запечатлеть этот день. Спустя несколько дней, будучи в гостях в Ясной поляне у Льва Толстого, Стасов показал ему портрет Маршака и попросил остановить взор на этом молодом лице: "Пускай Ваш взор послужит ему словно благословением!"

Одно из первых стихотворений Маршака "Кантата в память Антокольского. Из Библии" было написано по просьбе Владимира Васильевича.  А  вот воспоминания сестры Маршака Юдифь Яковлевны: "Когда после окончания кантаты публика требует авторов, на эстраду выходят маститые, всем известные Глазунов и Лядов, держа за руку третьего автора, которому на вид нельзя дать и четырнадцати лет... Родителей, находившихся в зале, поздравляют, их знакомят с В.В.Стасовым".

Стасов считал первостепенной обязанностью художника-еврея творить в национальном духе: "Нет искусства без национальности... Эти самые объевропеенные евреи, сколько они способны представить миру оригинальных мыслей, самобытных ритмов и никем не тронутых нот душевных... Или еврейская национальность кажется им... бедною, или тем в ней мало в ее старой и новой истории...".

Русский интеллигент Стасов еще в 1902 году писал подростку: "...Милый Семушка, чего я тебе желаю и чего больше всего боюсь и на что надеюсь: что ты никогда не переменишь своей веры, какие бы ни были события и обстоятельства, люди и отношения...".

Стихи "Памяти Антокольского..." явились как бы преддверием к следующему стихотворению Маршака "Над открытой могилой", посвященному памяти "отца сионизма" Теодора Герцля (недаром Маршак так беспощадно "уничтожал" "Сиониды").

Вот что писал он Стасову 28 октября 1904 года: "Получил известие о страшных погромах в Смоленске, Полоцке, Невеле. Что то будет? Ведь евреям и обороняться нельзя! Ужас". И еще из того же письма: "Взялся переводить Бялика. Что за чудный поэт! Какая сила!".

Еврейские мотивы оставались в творчестве Маршака до конца его жизни. В начале 60-х, когда разгорелись страсти вокруг стихотворения Евтушенко "Бабий Яр" и среди хулителей поэта оказался небезызвестный Сергей Марков, Маршак написал стихи "Мой ответ Маркову":

Был в царское время известный герой
По имени Марков, по кличке "второй".
Он в Думе скандалил, в газете писал,
Всю жизнь от евреев Россию спасал.
Народ стал хозяином русской земли.
От марковых прежних Россию спасли.
И вот выступает сегодня в газете
Еще один Марков, теперь уже третий.
Не мог не сдержаться "поэт-нееврей"!
Погибших евреев жалеет пигмей.
Поэта-врага он долбает ответом,
Завернутым в стих хулиганским кастетом.

Надо ли говорить, сколько мужества нужно было, чтобы написать такое стихотворение, зная, что опубликованное в "списках", оно дойдет до Лубянки.

Смелых и отчаянных поступков в жизни Маршака было не мало.

"Маршак передавал крупную сумму денег для поддержки созданных в Каунасе и, кажется, в Вильнюсе интернатов и садика для еврейских детей-сирот, родители которых погибли от рук нацистов.., пишет Д.Нахманович - родственник жены С.Я.Маршака. Знаю, что в конце 1945 - начале 1946 года, когда началась нелегальная переправка этих детей через Кенигсберг (Калининград) в Польшу,  а  оттуда в Израиль (тогда еще Палестина), Маршак вновь прислал для этих целей большую сумму денег...".

Нелегкими были для Маршака годы "борьбы с космополитизмом". В начале 1950-х в центральной печати был опубликован памфлет "об евреизации" русской детской литературы:

 А  входил в обойму кто?
Лев Кассиль, Маршак, Барто.
Шел в издательство косяк
 А .Барто, Кассиль, Маршак.
Создавали этот стиль -
С.Маршак, Барто, Кассиль...

В 1963 году, когда я пришел к Самуилу Яковлевичу, он был тяжело болен. Закурив очередную сигарету, сказал:

- В молодости я работал воспитателем. Самое главное в педагогике не подгонять взросление детей! Природе угодно, чтобы дети оставались детьми. Еще рав Аба поучал: "У детей учитесь мудрости".

Я почему-то рассказал ему о том, как мой дедушка, собрав последние гроши, купил мне скрипку и повел к учителю Илье Израилевичу. Я не хотел играть на скрипке. После второго занятия выменял ее на бутсы и футбольный мяч. Месяц я обманывал дедушку - говорил, что иду к Илье Израилевичу. Но потом не выдержал и признался. Слезы навернулись на глаза дедушки, растирая их по лицу, как обиженный ребенок, он проговорил: "Наверное, ты прав. После детства в гетто мяч нужнее скрипки...".

Впервые за время нашей встречи Самуил Яковлевич улыбнулся. Что-то неотразимо детское промелькнуло в этой улыбке...:

- Умница ваш дедушка, ох умница! О, эти замечательные местечковые старики! Сколько мудрости, юмора и печали хранили они в своих сердцах!.. Помню, мой дедушка - кстати, прямой потомок известнейшего талмудиста средневековья Аарона Шмуэля Кайдановера - часто повторял: "Бедняк радуется тогда, когда теряет,  а  потом находит то, что потерял".

Помню, Маршак сказал тогда:

-  А  сами вы читаете Талмуд? Не представляю жизнь без этой книги. Есть в ней такие слова: "Человек приходит в мир со сжатыми ладонями и как бы говорит: весь мир мой,  а  уходит из него с открытыми ладонями и как бы говорит: смотрите, я ничего не беру с собой".