Начало в №№ 11 (14) - 12(15)

В первой части этой статьи я писал о том, как некоторые современные интеллектуалы находят и смакуют еврейские следы в трагедии русского народа и не гнушаются в своих целях облыжно использовать историю прекрасных российских поэтов (Н.Солнцева. «Китежский павлин. Филологическая проза»). Там речь шла о Есенине.

История поэта Павла Васильева напоминает есенинскую как по фабуле, так и по трагическому исходу.

Васильев, в отличие от Есенина, «не сдержанного на слово», был еще не сдержанным на руку. И приглашенный в дом поэта Джека Алтаузена, избил хозяина, сопровождая дебош антисемитскими и антисоветскими выкриками. Поэтому «ситуация с Алтаузеном приобрела политический характер». К удивлению Н.Солнцевой, эта и подобные выходки Васильева не понравились общественности. И здесь на поэта-хулигана ополчился сам Максим Горький, который предупреждал, что от хулиганства до фашизма расстояние короче воробьиного носа. Надо ли говорить, что антисемитизм обязательно располагается где-нибудь посредине этого расстояния! В изложении Солнцевой получается, что за свои хулиганские, с политическим подтекстом, выходки Васильев оказался в тюрьме, потом его отпустили по решению Политбюро ЦК ВКП(б) — случай, я думаю, беспримерный! —   а  потом «он еще, что называется, башмаков не износил,  а  был уже вновь арестован», и на этот раз осужден на десять лет без права переписки, то есть приговорен к расстрелу. Снова повторилась есенинская трагедия: лучше бы он отсидел первый срок, полученный за хулиганство, потому что в короткий период пребывания на свободе Васильев умудрился погубить себя окончательно: по некоторым сведениям, он, в компании пьяных приятелей, «развлекался» стрельбой из пневмовинтовок по портрету Сталина. Разумеется, ни о чем подобном Н.Солнцева не упоминает. Ее негодование относится к обидчикам поэта, например, к подписавшим упомянутое письмо в «Правду» (24 мая 1935 года), авторы которого, отталкиваясь от оценки Горького насчет хулиганства, антисемитизма и фашизма, требовали «принять решительные меры против хулигана Васильева, показав тем самым, что в условиях советской действительности (думаю, и в условиях любой другой, если она нормальная, тоже. — Я.Т.) оголтелое хулиганство фашистского пошиба ни для кого не сойдет безнаказанным». При этом достается и самому Горькому как негласному инспиратору этого письма.

С М.Горьким вообще было непросто. С юных лет ушедший «в люди», он увидел народную жизнь с изнанки и, видимо, заразился если не русофобией, то критическим отношением к русскому народу: «...я везде вижу одно и то же: слабость воли, шаткость и неустойчивость мысли, отсутствие твердо намеченных целей, живых забот о будущем, печальную склонность к расплывчатой мечтательности и туманному философствованию на восточный манер».

Все бы ничего, но «буревестник революции» с нескрываемой симпатией относился к евреям. «В некотором царстве, в некотором государстве жили-были евреи — обыкновенные евреи для погромов, для оклеветания и прочих государственных надобностей», — писал он еще в 1912 году. Мало того, негодует Солнцева, «Горький / ... / использует изложенные в книге факты (см. С.Гусев-Оренбургский. Книга о еврейских погромах на Украине в 1919 г. — М., 1923. Под редакцией и с послесловием М.Горького) как повод для обвинения всей русской нации в садизме и опять-таки в рабстве. Погромы на Украине расценены им «как кровавая хроника грязных подвигов христолюбивого русского народа» с его патологией, с «русской болезненной жестокостью».

Опровергая «инсинуации» Горького, Н.Солнцева указывает, что, во-первых, к погромам был причастен «определенный тип людей, с определенной психикой и определенной идеологией», с чем трудно спорить: весь вопрос, какая часть народа представляет этот «тип» и заражена этой «идеологией»; и, во-вторых, недоумевает Солнцева, погромы-то проходили на Украине — так, мол, причем здесь русский народ? Можно подумать, что в России погромов не было, в Ростове, например, или на Украине мало русских жило... Но и это еще не все! «...Горький принялся обличать русских писателей в антисемитизме. В этом было что-то противоестественное: борьба писателей за патриотизм оборачивалась битьем за антисемитизм». В числе невинных жертв, пострадавших «от политиканства и лукавства Горького», кроме Васильева, оказался еще и Б.Пильняк, который «фактически был оболган Горьким». И, казалось бы, за что? За одну-единственную фразу из рассказа «Ледоход»: «К утру в городке начался еврейский погром, всегда страшный тем, что евреи, собираясь сотнями, начинают выть страшнее сотни собак, когда собаки воют на луну, и гнусной традиционностью еврейских перин, застилающих пухом по ветру улицы». Вчитайтесь, дорогой читатель, в эту фразу. Оказывается, погром страшен не смертными муками сотен людей,  а  тем, что его жертвы «начинают выть страшнее сотни собак» и «гнусной традиционностью еврейских перин», растерзанных погромщиками.  А  кому приятно видеть и слышать такое? Так почему Пильняк, «человек, не страдающий национальными комплексами, чуждый как национализму, так и национальному нигилизму, / ... / вынужден был доказывать свою невиновность», — негодует Н.Солнцева.  А  если он и его христолюбивые герои действительно страдают от «собачьего воя», если у них аллергия на пух из еврейских перин, к тому же смоченный кровью? И виновен ли писатель, если кто-то понял его, что лучше бы профилактически сразу же сжечь евреев вместе с их перинами? Почему Пильняку нужно оправдываться за одну фразу, которая, правда, томов премногих тяжелей? Вот когда, наконец, откровенное слово речено, и дьявольские рога антисемитизма выперли наружу для всеобщего обозрения. Итак, жили-были евреи для погромов, для оклеветания и прочих государственных надобностей. В конце XIX — начале XX века прокатились кровавые погромы в Ростове, Одессе, Киеве, Кишиневе, Елизаветграде, « а  еще после царского манифеста о свободе громили евреев в шестидесяти четырех городах и шестистах двадцати местечках... Зато в годы гражданской войны на Украине убили двести тысяч евреев и там же искалечили около миллиона». Какой общей «идеологией», спрашиваю я Н.Солнцеву, были заражены все эти погромщики? — Я.Т.).  А  после, в тридцатых, в конце сороковых, начале пятидесятых скольких перебили, пересажали, скольких сломали навсегда и непоправимо...» (В.Ерашов. «Коридоры смерти»).

 А  потом, уже при Брежневе, приоткрылись шлюзы, и начался Исход евреев из Союза. Как писал Р.Рождественский:

«Уезжают из моей страны таланты,
Увозя достоинство свое.
Кое-кто, откушав лагерной баланды,
 А  другие — за неделю до нее.
——————————
Не по зову сердца, — ох как не по зову!
Уезжали —  а  иначе не могли.
Покидали это небо. Эту зону.
Незабвенную шестую часть Земли»...

Уезжали, отдав зачастую этой «зоне» лучшие годы своей жизни. И для многих из них расставание с родиной оборачивалось болезненной ломкой жизненных устоев, трагедией, видимыми и невидимыми слезами.  А  кто в этом виноват?

И в заключение снова цитата из В.Ерашова: «Бей жидов, спасай Россию». Правда, один умный человек сказал: «И жидов не перебьешь, и Россию не спасешь!». Трудно не согласиться с умным человеком, хотя мне лично Россию жалко. Несмотря на рога антисемитизма, от которых она никак не может избавиться. Да и хочет ли?