В некотором царстве, в некотором государстве жили-были евреи - обыкновенные евреи для погромов, для оклеветания и прочих государственных надобностей.
Порядок был такой: как только коренное население станет обнаруживать беспокойство бытием своим, из наблюдательных за порядком пунктов, со стороны их благородий раздается чарующий надеждами зов:
- Народ, приблизься к седалищу власти!
Народ привлечется, и они его совращать:
- Отчего волнения?
- Ваше благородие - жевать нечего!
- А зубы еще есть?
- Маленько есть...
- Вот видите - всегда вы ухитряетесь что-нибудь скрыть от лица начальства!
Ежели их благородия находили, что волнение усмиримо посредством окончательного выбития зубов, то немедля прибегали к этому средству. Если же видели, что это не может создать гармонии отношений, то обольстительно добивались толку:
- Чего же вы хотите?
- Землицы бы...
Некоторые в свирепости своего непонимания интересов государства шли дальше и клянчили:
- Леформов бы каких-нибудь, чтобы, значит, зубья, ребра и внутренности наши считать вроде бы нашей собственностью и зря не трогать.
Тут их благородия и начинали усовещать:
- Эх, братцы! К чему эти мечты? "Не о хлебе едином" - сказано и еще сказано: "За битого - двух небитых дают"!
- А они согласны?
- Кто?
- Небитые-то?
- Г-споди! Конечно! К нам в 1903 году, после Успенья, англичане просились, вот как! Сошлите - просят - весь ваш народ в Сибирь, а нас на его место посадите. Мы, говорят, вам и подати аккуратно платить будем, и водку станем пить по двенадцать ведер в год на брата, и вообще... Нет, говорим, зачем же? У нас свой народ хороший, смирный, послушный, мы и с ним обойдемся... Вот что, ребята, вам бы лучше, чем волноваться зря, пойти бы, да жидов потрепать, а? К чему они?
Коренное население подумает, подумает, видит - нельзя ждать никакого толка, кроме предначертанного начальством. И решается.
- Ну, ин, айдати, ребя, благословясь...
Разворотят домов полсотни, перебьют несколько еврейского народу и, устав в трудах, успокоятся в желаниях. А порядок торжествует!..
Кроме их благородий, коренного населения и евреев, для отвода волнений и угашения страстей существовали в оном государстве добрые люди, и после каждого погрома, собравшись всем своим числом - шестнадцать человек, - заявляли миру письменный протест: "Хоть евреи тоже суть русские подданные, но мы убеждены, что совершенно истреблять их не следует, и сим - со всех точек зрения - выражаем наше порицание неумеренному уничтожению живых людей. Гуманистов. Онтоедов. Иванов. Кусайгубин. Торопыгин. Крикуновский. Осип Троеухов. Грохало. Фигофобоф. Кирилл Мефодиев. Словотеков. Капитолина Колымская. Подполковник в отставке Непейпиво. Пр. пов. Нарым. Хлопотунский. Притулихин. Гриша Будущее, семи лет мальчик". И так после каждого погрома, с той лишь разницей, что Гришин возраст изменялся да за Нарыма - по случаю неожиданного выезда его в одноименный город - Колымская подписывалась.
Иногда на эти протесты отзывалась провинция: "Сочувствую и присоединяюсь" - телеграфировал из Дремова Раздергаем. Заторканный из Мямлина тоже присоединялся, а из Окурова - "Самогрызлов и др.", причем для всех было ясно, что "др." он сам придумал для пущей угрожаемости, ибо в Окурове никаких "др." не было.
Евреи, читая протесты, еще пуще плачут, и вот однажды один из них - человек очень хитрый - предложил:
- Вы знаете что? Нет? Ну, так давайте перед будущим погромом спрячем всю бумагу и все перья, и все чернила и посмотрим, что они будут делать, эти шестнадцать и с Гришей?
Народ дружный - сказано-сделано: скупили всю бумагу, все перья и спрятали, а чернила в Черное море вылили и сидят, дожидаются.
Ну, долго ждать не пришлось: разрешение получено, погром произведен, лежат евреи в больницах, а гуманисты бегают по Петербургу, ищут бумаги, перьев, - нет бумаги, нет перьев, нигде, кроме как в канцеляриях их благородий, а оттуда не дают!
- Иш вы! - говорят. - Знаем мы, для каких целей вам это надобно! Нет, вы обойдетесь без этого!
Хлопотунский умоляет:
- Да как же?
- Ну, уж, - говорят, - достаточно мы вас протестам обучали, сами догадайтесь...
Гриша - ему уже сорок три года минуло - плачет.
- Хосю плотестовать!
А не на чем!
Фиголобов мрачно догадался:
- На заборе бы, что ли?
А в Питере и заборов нет, одни решетки.
Однако побежали на окраину, куда-то за бойни, нашли старенький заборчик, и только что Гуманистов первую букву мелом вывел, вдруг, якобы с небес спустясь, подходит городовой и стал увещевать:
- Это что же будет? За эдакое надписание мальчишек шугают, а вы солидные будто господа - ая-яй-яй!
Конечно, он их не понял, думая, что они литераторы из тех, которые 1001 статью пишут, а они сконфузились и разошлись - в прямом смысле - по домам. Так один погром и остался неопротестован, а гуманисты - без удовольствия.
Справедливо говорят люди, понимающие психологию рас: хитрый народ евреи!
М. Горький. "О еврейском народе": Сборник. - 1903
|