ЧЕЛОВЕК, ИЗЛУЧАВШИЙ ДОБРОТУ

ИОН ДЕГЕН

Мне давно хотелось рассказать об Игоре Шамо. Но что я, не имеющий представления о музыкальной грамоте, мог рассказать о композиторе, покорившем меня добротой своих мелодий? Что я мог рассказать о человеке, знакомство с которым было поверхностным, а встречи — мимолетными? И, тем не менее, каждая из этих пусть даже коротких встреч оставила в душе ощущение чего-то очень доброго, светлого. Именно воплощением доброты и запомнился мне Игорь Шамо.

Трудно сейчас сказать, где и когда я впервые увидел парня с красивым смуглым лицом сефардского еврея и очень печальными глазами и мудростью, древней, унаследованной, во взгляде. Помню, что нас никто не представил друг другу, а именами своими мы обменялись только после неоднократного общения. Тогда-то я узнал, что мгновенно понравившийся мне человек и есть тот самый композитор, мелодии которого напевал с таким удовольствием. Напрягаю память, стараясь вспомнить, не в Киевской ли филармонии на 50-летии Натана Рахлина состоялась та первая наша встреча.

В филармонии мы встречались неоднократно. Во время одной из таких встреч чуть-чуть приоткрылся этот обычно сдержанный человек, предпочитавший в разговорах осторожно уходить от некоторых тем о евреях, еврействе и вообще о политике. Нельзя забывать, в какое время и в какой стране мы жили. Случилось это во время антракта после исполнения Первой симфонии Густава Малера. Когда мы стояли с женой в фойе у колонны, к нам подошел Игорь Шамо. Счастье излучали его обычно грустные глаза.

— Малер! Дожили все-таки! — произнес он.

Эта фраза не нуждалась в расшифровке. С ней выплеснулась радость не только от услышанной музыки (а радоваться было чему), но и от того, что, наконец-то, в столичную филармонию прорвался весьма не жалуемый властями композитор. И это воспринималось как предвестник новых веяний, как надежда на то, что, если не распахнутся, то хотя бы раздвинутся стены «тюрьмы», в которой мы жили.

Обычно наши встречи происходили на улице, когда после тяжелого операционного дня в больнице я шел на подработку в поликлинику. Она располагалась метрах в ста от дома, где жил Игорь Шамо, — угол Костельной и Трехсвятительской, или, как официально они тогда значились, Челюскинцев и Жертв революции. И только заметив двусмысленность этих Жертв, власти переименовали улицу в Героев революции. Как бы ни торопился на поликлинический прием, я не мог лишить себя удовольствия пусть даже такого короткого общения с Игорем Шамо, стоявшим на углу. Есть в этом нечто необъяснимое, но спокойная беседа с Игорем Наумовичем словно смывала с меня напряжение и усталость служения в больнице. И мне почему-то казалось, что Игорь не случайно появлялся на углу именно в дни моих поликлинических приемов и именно в то время, когда я поднимался по Трехсвятительской, мы никогда не выясняли это.

Игорь Шамо не имел представления о том, что, кроме историй болезней, научных статей и диссертаций, я иногда писал нечто, не имеющее отношение к медицине, — поэзию и прозу. Впрочем, даже не все мои ближайшие друзья и среди них Виктор Некрасов, — были в курсе этого. Не ведали Николай Дубов, Владимир Киселев и многие другие, хорошо знавшие меня как врача и просто человека. О стихах моих из литераторов знали только Мыкола Руденко и Юрий Шанин.

О музыке мы беседовали нечасто. Однажды заговорили о Марке Капытмане, композиторе, которого Игорь Шамо считал достойным продолжателем Николая Мясковского. Не расточал я комплиментов Игорю Наумовичу, хотя его мелодии меня восхищали. Было совершенно очевидно, что ему не нужны мои комплименты. А мне очень нужен был его спокойный голос и чуть насмешливый рассказ о взрослеющей дочери, и несколько добрых слов о музыкантах, моих пациентах, и еще какие-то почти незначащие замечания о происходящем. После такой скоротечной встречи я начинал прием больных умиротворенный, будто уже отдохнувший после работы в больнице. Невольно поверишь в то, что энергетическая аура, окружавшая этого красивого человека, подзаряжала аккумулятор моей души.

В апреле 1975 года Игорь Шамо пригласил меня с семьей в Колонный зал имени Лысенко на юбилейный авторский вечер по случаю своего 50-летия. Не помню, по какой причине, но быть на концерте, к сожалению, смог только наш сын.

Лишь однажды, уже незадолго до нашего отъезда в Землю Обетованную, когда я стал изгоем, «предателем», «врагом народа», когда многие добрые знакомые и даже бывшие благодарные пациенты не без причины боялись общаться со мной, мы коснулись еврейской темы. Я сказал Игорю Наумовичу, что его «Не шуми, калинонька» — абсолютно украинская мелодия. Слушая ее, ощущаешь теплую красоту Поділля и представляешь себе совершенную в своей чистоте сельскую девушку, верную, добрую, нежную. Я не сдержал недоумения — как это еврей так органично смог стать украинцем, и назвал нескольких видных украинских поэтов-евреев, — Леонида Первомайского, Михаила Голодного, а также украинских поэтов, писавших по-русски, — Аарона Копштейна, Андрея Угарова, Якова Хелемского, Льва Озерова, в каждом из которых генетическая память все же прорывалась даже сквозь толстый пласт рафинированной литературной украинскости.

— Не знай я Вас лично, никогда в жизни не поверил бы, что Вы еврей.

Игорь Наумович рассмеялся. Может быть, мне и показалось, но смех этот был каким-то грустным... Лишь недавно мне стало известно, что композитором еще весной 1967 года была написана прекрасная музыка к спектаклю Карла Гуцкова «Уриэль Акоста», поставленного режиссером Дмитрием Алексидзе. Этот спектакль спустя месяц после премьеры был исключен из репертуара в связи с начавшимся конфликтом на Ближнем Востоке.

— Бывают и такие евреи, — ответил Шамо. — Вот и Вы еврей, несколько выпадающий из строя. Иначе как объяснить любовь к Вам самых ярых украинских националистов? Причем не ваших пациентов.

Фамилии Игорь Шамо не назвал, но речь шла о поэтах Иване Хоменко, Мыколе Руденко, писателе-фантасте Олесе Берднике, патологоанатоме Эрасте Бенишевском, авторе очень достойной книги «Українські писанки», и других. Вот забавная история... Однажды под Новый год к нам домой пришло человек сорок ряженых. Пришли колядовать. Изумительно пели колядки: гуцульские, подольские, полтавские. Их руководитель (жаль, не помню его фамилию) сказал, что таким образом люди, гордо несущие свое украинство, пришли почтить человека, гордо несущего свое еврейство. Меня это очень тронуло. Они сфотографировали это событие.

Описываемая встреча с Игорем Шамо состоялась на Владимирской горке в августе 1977 года, за три месяца до моего отъезда с семьей в Израиль. До самого развала Советского Союза я не знал о смерти Игоря Наумовича, который всего на четыре месяца был старше меня.

Часто, не задумываясь, я напевал и напеваю очаровывающие меня мелодии этого необыкновенного композитора. И когда осознаю, какую именно мелодию напеваю, я невольно возвращаюсь к мысли об удивительном феномене Игоря Шамо. Игорь Наумович Шамо был гармоничной личностью. В нем органически сочетались внешнее обаяние с богатством внутреннего мира, душа, интеллект и талант, он — совершенный Мастер, Маэстро, нераздельно как Композитор и Человек, излучавший Доброту.

Один из выдающихся украинских композиторов ХХ столетия, народный артист Украины, лауреат Национальной премии им. Т.Г.Шевченко Игорь Шамо родился в Киеве 21 февраля 1925 года. Окончил 7 классов Киевской специальной музыкальной школы-десятилетки им. Н.В.Лысенко. После учебы в Высшем военно-медицинском училища был направлен в действующую армию. С 1-м Украинским фронтом военфельдшер Игорь Шамо прошел от Волги до Берлина, был ранен. В 1951 году с отличием окончил Киевскую государственную консерваторию, класс композиции профессора Бориса Лятошинского.

Игорь Шамо проявил себя в различных видах, формах и жанрах музыкального творчества и в каждый внес весомый вклад. Его прекрасные музыка и песни получили всенародное признание. Творческим кредо композитора можно считать слова: «Я привык работать ежедневно, без выходных и праздников, каждое утро видеть перед собой лист нотной бумаги. А если выпадет такой день, в который мне ничего не удается написать, он прожит впустую, зря».

До последних дней жизни Игорь Наумович сохранил творческую энергию. Будучи смертельно больным, продолжал самоотверженно работать. Он умер 17 августа 1982 года.

Музыка Игоря Шамо не подвластна времени. Она живет в душах людей и будет жить вечно.

Собирая материалы для книги о жизни и творчестве Игоря Шамо, я обратился с просьбой ко всем, кто может что-либо рассказать об этом замечательном человеке. Кавалер многих боевых орденов, инвалид Великой Отечественной войны, доктор медицинских наук, профессор, поэт Ион Деген любезно поделился своими воспоминаниями о прославленном композиторе, которые станут венком памяти Игорю Шамо и займут достойное место на страницах будущей книги.