ЧЕЛОВЕК, КАЗНИВШИЙ ЭЙХМАНА

ЭЙЛАТ НЕГЕВ

42 года назад, 31 мая 1962 года, в Израиле произошло событие, о котором сегодня в мировой прессе вспоминают редко. В этот день свершилось правосудие над одним из палачей еврейского народа, оберштурмбанфюрером СС Адольфом Эйхманом, ревностным исполнителем нацистской программы «окончательного решения еврейского вопроса».

С виду невзрачный, щуплый человек в очках с толстыми линзами, типичный клерк-педант, он одним росчерком пера отправлял в газовые камеры и крематории лагерей уничтожения миллионы наших соплеменников. О том, как сотрудники Мосада под руководством недавно умершего Йсера Харэля в течение многих лет искали и нашли скрывавшегося в Аргентине от правосудия нацистского преступника, написано много. Процесс над ним, проходивший в Иерусалиме, широко освещался в мировой прессе, фиксировался на кинопленку. Приговор — смертная казнь через повешение. Мы знаем лишь о том, что Адольф Эйхман был казнен, тело его сожжено,   а  прах развеян над морем.

Но мало кому известно, что по дороге в ад это чудовище искалечило душу еще одного человека, ныне здравствующего 67-летнего религиозного человека, почтенного отца семейства и деда, выходца из Йемена Шалома Нагара. Его и сегодня преследуют кошмары. Тогдашнему надзирателю в тюрьме Рамлы судьба уготовила роль исполнителя воли Правосудия.

...В тот день, расколовший его жизнь надвое, вспоминает Шалом, у него был выходной, и он вместе с женой Орой шел по улице Холона к матери, чтобы отпраздновать рождение первенца. Неожиданно, взвизгнув тормозами, рядом с ними резко остановилась машина, и чья-то сильная рука втянула его внутрь. Машина резко взяла с места, оставив обомлевшую Ору в полном недоумении.

Оправившись от шока, «похищенный» Шалом увидел рядом своего начальника, офицера тюремной службы Абрахама Мерхави, который сразу же сказал ему, что дело строго секретное, и он должен немедленно вернуться на рабочее место. Шалом ответил, что все это не останется в тайне, потому как жена уже помчалась в полицию заявить о насильственном похищении супруга, и в течение получаса дело получит большую огласку. «Ты прав», — ответил офицер, и машина вернулась к тому месту, где Шалом оставил жену. «Это мой начальник, извини, но я должен вернуться на работу», — объяснил Шалом жене.

Когда Шалом Нагар прибыл в тюрьму Рамлы, ему дали носилки, покрывала и перевязочный материал,  а  затем повели в комнату, где ему было приказано посидеть и подождать. Через несколько часов его позвали на второй этаж, в комнату прямо над первой. Там находился самый охраняемый заключенный в Израиле Адольф Эйхман. Шалом Нагар, который был одним из «ближних» надзирателей, приставленных непосредственно к Адольфу Эйхману, стал также и исполнителем приговора.

17 лет назад он уволился со службы в звании старшего офицера тюремной администрации, однако еще долгое время был обязан строго хранить служебную тайну. «Я давно хотел рассказать обо всем этом, но начальник не советовал, потому что везде могут найтись нацисты, которые пожелают мне отомстить. И в самом деле, мне один раз прислали по почте письмо со свастикой, и с тех пор я проверяю почту на предмет обнаружения в ней взрывчатки».

* * *

15 декабря 1961 года председатель суда Моше Ландау огласил приговор по делу Адольфа Эйхмана, обвиняемого в преступлениях против еврейского народа. О реакции на приговор и его значении сегодня, влиянии самого факта суда над Эйхманом на умы в израильском обществе написала историк доктор Хана Яблонска в своей книге «Государство Израиль против Адольфа Эйхмана». Полицейские и тюремные инстанции, отмечает она, были буквально завалены письмами — советами, как казнить Эйхмана. Не было отбоя от добровольцев — его жертв, бывших узников, готовых казнить его.

В течение декабря 1961 года на специальное собеседование к руководству были вызваны надзиратели из тюрем Рамлы, Тель-Авива и «Маасиягу». Каждого спросили, согласен ли он войти в особую команду, задача которой состоит в охране «преступника номер один», приговоренного к смертной казни.

Те, кто подходил, подписались под словами: «Готов выполнить задание» или «Я принимаю эту должность с большим желанием». Были отобраны 25 охранников, среди которых и Шалом Нагар. Сам Шалом перед тем, как прийти в охрану тюрем в 1959 году, служил парашютистом и подрывником в израильских погранвойсках.

«Эйхмана перевезли в Рамлу из тюрьмы «Джильма», выделив для его содержания целый этаж. Туда никто не входил, за исключением тех, кто охранял преступника. В камере Эйхмана были койка, стол и стул», — вспоминает Нагар.

Поначалу Эйхмана хотели одеть в красное, как приговоренного к смерти, но потом вспомнили, что так были одеты бойцы еврейского подполья ЛЕХИ и ЭЦЕЛ, казненные в период британского мандата, и решили оставить его в обычной одежде. В ней он и был казнен. Было также решено, что казнят Эйхмана именно в Рамле. Дело в том, что в подмандатной Палестине казнили в двух тюрьмах — в Акко и на Русском подворье в Иерусалиме. Тюрьму в Акко к тому времени уже переоборудовали в больницу для душевнобольных. Казнить же нацистского преступника там, где взошли на эшафот герои — борцы за независимость Израиля, сочли просто безнравственным.

С Эйхмана не спускали глаз круглосуточно, в его комнате постоянно находился надзиратель. В смежной же, за решеткой, располагался другой, который наблюдал за тем, что происходит в самой камере Эйхмана,  а  в более отдаленной, третьей, сидел дежурный офицер. Остальные охранники находились снаружи.

«Эйхман сидел без кандалов, я — на стуле и, конечно, без оружия. Немецкого я не знал, и когда он хотел пойти в туалет, он знаком подзывал меня. Я надевал ему ножные кандалы, несмотря на то, что умывальня и туалет были в нескольких метрах друг от друга, — вспоминает Нагар. — Я обязан был следить за ним, чтобы он не покончил с собой. Когда я возвращал его в камеру, он говорил «Грасиас», что по-испански означает «спасибо», зная, что я сефард,  а  не ашкенази...»

Нагара потрясло в Эйхмане то, что он, такой с виду «интеллигентный человек, сама интеллигентность, пришел к величайшим подлостям в мире».

 А  однажды на глазах у Шалома произошло вот что. Один из коллег Шалома попросил поменяться с ним, Нагар согласился и оказался не в самой камере с Эйхманом,  а  в комнате за решеткой, из которой было видно происходящее в камере. В ней же оказался надзиратель Блюменфельд, который заговорил с Эйхманом по-немецки: «Он закатал рукав, показав Эйхману лагерный номер: «Ты видишь, что делает время?.. Когда-то я был у тебя, теперь ты у меня. Земля круглая, и смеется тот, кто смеется последним». «Эйхман разозлился, — вспоминает Нагар, — вышел из себя». Однако после этого эксцесса вышло распоряжение, что охранники, прошедшие немецкие концлагеря, будут лишь во внешней охране, но не в комнате Эйхмана.

Перед тем как попасть на обеденный стол к осужденному, все блюда дегустировались с тем, чтобы в пищу не попали наркотики или яд.

22 мая кассационная жалоба Эйхмана по приговору суда была отклонена. Шалома Нагара спросили, не согласится ли он исполнить волю правосудия. В Управлении тюрем искали человека, которого непосредственно не коснулась трагедия Холокоста. «Я ответил, что побаиваюсь, и тогда мне и еще одному сотруднику — Натану Янко показали фильм, где нацисты издеваются над детьми. Это потрясло меня, и я согласился...».

В апреле к специалисту по строительству печей, работавшему в Петах-Тикве, Пинхасу Закликовскому, потерявшему в Катастрофе мать и четверых братьев, прошедшему нацистские концлагеря, обратились с довольно странной на первый взгляд просьбой — построить печь, выдерживающую температуру 1800 градусов по Цельсию. Ему сказали, что речь идет о сожжении тела Эйхмана после свершения казни, на что уже получено разрешение суда. Закликовский подготовил чертеж печи со специальным дымоходом. За 10 дней печь была построена.

Казнь была назначена на ночь с 31 мая на 1 июня.

Во второй половине дня 31 мая на полицейский грузовик без опознавательных знаков была погружена разобранная на части печь весом полторы тонны. Машину сопровождали полицейские, опасавшиеся нападения неонацистов на тюрьму с целью предотвращения казни. Некоторые дороги через Рамлу, проходящие близ тюрьмы, были перекрыты подразделениями погранохраны. Пограничники были готовы отразить нападение на тюрьму с любой стороны.

Когда Нагар вошел в комнату, где должна была состояться казнь, на шее Эйхмана, стоявшего на крышке, прикрывающей люк, уже была надета веревка. Шалом потянул за ручку, створки открылись, и Эйхман упал вниз.

Считается, что тех, кто нажал на ручку, было двое, чтобы никто из них точно не знал, чей «нажим» оказался «смертельным» и не мучился угрызениями совести. Но Нагар говорит: «Не знаю, никого больше в комнате не видел, был там один...». Был ли Натан Янко «вторым номером»? Шалом не знает. Разговора с Янко на этот счет у него никогда не было,  а  сегодня поздно, тот уже умер. Видел ли Шалом Эйхмана в тот момент, когда совершал это действие? «Да, — отвечает Нагар. — Я посмотрел ему в глаза, они были равнодушны, у меня не было колебаний...»

Процедура казни должна была завершиться спустя минуту после полуночи, но Эйхман был повешен раньше на три минуты, в 23.58. За полчаса до этого его посетил священник, канадец Уильям Гель-Видьо, и Эйхман попросил стаканчик вина.

Спустя час после казни тело сняли и положили на приготовленные заранее носилки. Нагар вспоминает: «Мне сказали, чтобы я держал труп покрепче, на помощь поднялись еще трое, сняли его с виселицы и положили на носилки... Я подумал: «Он забрал шесть миллионов душ,  а  сейчас — еще одну». Нагар и трое надзирателей отнесли носилки с телом к печи. «Печь была уже горячей, — вспоминает Нагар. — Она была построена так, чтобы, когда мы столкнули носилки с колес на уровне печи, тело Эйхмана соскользнуло внутрь. Я задрожал, и тело на носилках стало съезжать в обратную сторону на меня. Подняли его снова и затолкали в печь...».

Все, кто находился там, были обязаны остаться до тех пор, пока не завершится кремация, но Нагар не остался. Его начальник сказал: «Ты в плохом состоянии, я не хочу, чтобы ты упал в обморок». И дал указание водителю доставить его домой.

Через два часа после кремации печь была очищена от пепла, который засыпали в маленькую коробку и отвезли на полицейской машине в порт Яффо. Там коробку доставили на борт судна береговой охраны. В 4 часа 35 минут 1 июня 1962 года начальник управления тюрем Арье Нир, находившийся на борту, развеял прах Эйхмана за пределами прибрежных вод Израиля в присутствии священника и офицеров полиции Михаэля Гольдмана и Давида Франко...

Участие в казни повлияло на дальнейшую карьеру Шалома Нагара. На две недели он был отправлен в санаторий, затем ему предоставили возможность учиться в армейской вечерней школе.

Его мучили кошмары. Однако ровно через год после казни все кошмары исчезли. Но до сих пор он старается не покупать товары немецкого производства и посещать Германию не собирается.

После Шестидневной войны 1967 года Шалома перевели на работу в хевронскую тюрьму, там он провел шесть лет в качестве офицера безопасности, дослужившись до заместителя начальника тюрьмы. В конце мая 1986 года вышел на пенсию.

Шалом вернулся к вере и начал учиться. Позже семья Нагар оставила Хеврон и поселилась в Холоне. Нагар стал шойхетом (резником): «Тот, кто зовет меня зарезать кошерно, знает, что я сделаю это по всем правилам». Он дает благословения людям, находящимся в тяжелом положении, с помощью факсимиле свитка Торы, который написан более 500 лет назад. «Были люди, которые вышли из реанимационной после моей молитвы. Раввины сказали мне, мол, у тебя великая заслуга — ты стер память об Амалеке. Еврей Мордехай повесил Амана (Амалека). Выпало мне не только убить, но и сжечь тело и развеять прах его под небесами...», — говорит Нагар.