РАБОЧИЕ ВТОРОЙ МИРОВОЙ

ИОСИФ ГОД

Я сижу в уютном зале Еврейского совета на Неманской, 7, и отчаянно сожалею, что не захватил диктофон. Сегодня, на заседание клуба им. Владимира Фролькиса, здесь собралась интеллектуальная элита Киева.

Три ветерана Второй мировой рассказывают о малоизвестной стороне войны, о непростых судьбах евреев-воинов. Неожиданно приоткрывается особая сторона глобальной трагедии, о которой, казалось, все уже сказано. Каждый из них старательно избегает разговора о «банальностях войны» — крови, ужасах и лишениях. Людям, пережившим все это, видимо, не случайно хочется говорить о ЖИЗНИ на войне, о ее парадоксальных радостях, о человеческом среди бесчеловечности. По этому поводу известный кинодраматург Борис Хандрос цитирует Василия Гроссмана, писавшего в своем «Треблинском аде»: «Человечность не умирает, пока не умирает человек», подчеркивая, что верно и обратное: «Человек не умирает, пока не умирает человечность».

Я ловлю себя на том, что может это и к лучшему, что нет диктофона, ибо память отфильтрует второстепенное, оставив то, что заденет душу. Однако вскоре убеждаюсь, что каждый из ветеранов заслуживает отдельного повествования, вернее отдельной книги.

Еврей-воин — это дополнительный привкус горечи в судьбе, особая трогательная нота. Три судьбы, ни в чем не похожие друг на друга, содержат этот горчащий привкус, эту грустную еврейскую мелодию.

Первым рассказывает о своей войне Григорий Гинзбург. Вспоминает, как добровольцем пришел в морскую стрелковую бригаду, позже командовал взводом разведки гвардейской разведроты. Гвардии младший лейтенант неоднократно бравший «языков» и добывавший сведения особой важности, ныне скромно называет себя «простым рабочим войны». Война для него началась вместе с искренним порывом попасть на фронт и подчеркнуто несправедливым отношением первого своего командира, который впоследствии попросит у него прощения, а пока обзывает «трусом», и ...не может выговорить непривычную фамилию, издевательски коверкая ее на все лады, вплоть до Изверг.

Очень больно, когда чудом спасшегося разведчика, вынужденного, добираясь к своим, одеть немецкий офицерский бушлат, чтобы не замерзнуть, обвиняют в том, что он не погиб вместе с товарищами, что на нем форма врага, что он «не такой, как все».

Но война для молодого человека несет и радости отважных операций, и ощущение особого боевого куража. И лишь после того, как разведчику Гинзбургу удается провести дерзкую операцию по нападению на кошару, где немцы держали военнопленных, буквально вырвав из-под самого носа врага ППЖ (передвижную полевую жену) унижавшего его командира, тот искренне раскаивается, резко меняя свое отношение к нему.

Помогает разведчику знание немецкого, позволившее спокойно ответить на вопросы немцев, на которых напоролся отряд во время пурги. Благо разведчики вовремя успели уловить различие в покрое белых маскхалатов, которыми оснащалась и Советская армия, и вермахт.

А война несла и радости — радостно было остроумно и стремительно выполнять почти невозможные задания, радостно ощущать спасение от почти неминуемой гибели, радостно попасть в госпиталь, чтобы хоть немного отдохнуть от ежедневной бойни.

Всего один из случаев — Гинзбург оборудовал себе наблюдательный пункт на самом виду противника в кроне высокого дерева, где можно было, замаскировавшись, сидеть целый день, добывая ценнейшие сведения. Однако прибывший из разведотдела армии чин хотел лично убедиться в эффективности наблюдательного пункта «в работе». Весь секрет был в том, чтобы успеть затемно забраться наверх. Пришлось это делать, когда уже рассветало и ...солнечный зайчик от раскрываемого планшета попадает в немецкий окоп. Два пулемета берут разведчика в перекрестный огонь, загоняя его на вершину, откуда он, раненый, сдирая кожу и вырывая грудные мышцы, срывается вниз и получает заслуженную награду — госпиталь.

На всю жизнь запомнилась радость встречи с прекрасной женщиной, которая буквально спасает голодных, измученных, промерзших «до костей» разведчиков. Среди слепящей пурги они случайно выходят на генеральский вагон — салон, где их, годами не видевших женщин, встречает фея, пахнущая дорогими духами в изумительном платье и изящных туфельках. Она оказывается женой генерал-полковника артиллерии Воронова, представителя Ставки Верховного Главнокомандующего, приглашает всех в вагон, щедро угощает давно забытой вкуснятиной, ставит, чтобы не простудились, фронтовые «сто грамм» и даже отбивает атаку, как всегда «вовремя» оказавшегося рядом СМЕРША, беря ответственность за то, что разведчики не являются вражескими шпионами, на себя.

Особо памятна и радость, охватившая его после совсем невеселой встречи с маршалом Чуйковым. Маршала, заподозрившего в Гинзбурге «вредителя», утопившего коней в реке Дон (в то время, как на самом деле он форсировал переправу и спасал коней), невероятно возмутило предложение разведчика немедленно доказать абсурдность необоснованных подозрений, сняв трусы. Лишь заступничество знакомых офицеров спасло Гинзбурга от немедленной расправы. Чуйков яростно обматерил разведчика и уже выхватил в гневе пистолет. Спустя 25 лет на встрече ветеранов в Сталинграде Гинзбург, подойдя к Чуйкову, спросил, помнит ли тот, как хотел его расстрелять. Маршал мгновенно ответил «НЕТ», тем самым невольно выдав себя, что вспомнил.

Радостью были и моменты, когда новый командир под свою ответственность освобождал разведчиков от идиотских приказов штабников, после выполнения которых невозможно было остаться в живых.

Послевоенная радость пришла, когда ему, считавшемуся погибшим, удалось разыскать командира (которого тоже считали погибшим). Смущаясь, он пытался объяснить по телефону, кто звонит, не надеясь, что его вспомнят, и вдруг слышит: «Гинзбург, ты жив? Немедленно приезжай», — командир сразу узнал его по голосу.

После войны, как это нередко случалось, ее «рабочего» как будто забывают, но через несколько лет неожиданно вызывают в Москву на торжественную встречу с однополчанами. Надев две медали «За Отвагу» и войдя в зал, человек, вынесший на своих плечах, увы, не только одни радости войны, видит сверкающие иконостасы наград на груди тех самых штабных «стратегов», посылавших разведчиков на верную гибель, на мундирах интендантов, ни разу не участвовавших в боях, и великолепие наград, особенно отличившихся в борьбе с собственным народом, СМЕРШЕВЦЕВ. Кстати, по свидетельству Виктора Астафьева, СМЕРШ за годы войны расстрелял около миллиона своих.

После этого по-особому прозвучала концовка известного стихотворения Бориса Слуцкого, которое прочитал бывший разведчик:

Пуля меня миновала,
Чтоб говорилось не лживо:
«Евреев не убивают,
Все воротились живы».

Моисей Иосифович Гойхберг, известный врач, но скромнейший человек, не очень любит говорить о себе. Вспоминает, как он, — выпускник военного факультета при втором Московском мединституте был направлен на Карельский фронт. Когда необстрелянный, прибывший в санроту капитан медицинской службы в романтическом порыве весело предлагает выполнить боевое задание, его неожиданно вызывает начштаба. Спрашивает: «Капитан, а ты на лыжах ходить умеешь? А стрелять из автомата? А держать круговую оборону и маскироваться?! Так куда же ты лезешь, доктор новоиспеченный!?». Затем, увидев обиду врача, добавляет: «Ладно, пойдешь, но будь осторожнее, приглядывайся к тому, что делают другие». Лишь позже он понимает, что это было вовсе не унижение, а отеческая строгость командира, искренне желающего сохранить жизнь новобранцу. Моисей Иосифович вспоминает о солдатской смекалке, позволявшей на лютом морозе Карельского фронта хоть немного поспать измученным бойцам в усыпанном ветками снегу, раскрывает секрет приготовления питьевой воды в походе. Дай   Б-г , чтобы эти секреты уже никогда не пригодились.

Рядом с палаткой, где расположен медсанбат, разрывается мощная бомба, капитана вместе со всеми взрывной волной сбивает с ног и он, прикрыв своим телом беременную медсестру, вдруг неожиданно ощущает ...биение плода. Это потрясшее его ощущение не забывается до сих пор.

Конногвардеец разведэскадрона 6-й гвардейской кавалерийской дивизии Борис Хандрос вспоминает особо памятный последний для него день войны 1 мая 1945 г. Этот день отмечен горем потери любимого командира и радостью встречи с союзниками на Эльбе. Его, практически не знающего английского языка, назначают переводчиком при генерале. Какова же была неожиданная радость, когда оказалось, что лейтенант-переводчик со стороны американского генерала, сын спичечного фабриканта, сбежавшего от погромов из Бердичева, с которым устанавливается прекрасный контакт в разговоре на родном для каждого из них идиш.

Хандрос вспоминает о теплых отношениях с немецкой семьей, где он квартировал. Хозяйка фрау Круль и две очаровательные дочки, подходя к нему, непременно делавшие книксен, утверждали, что их «фати» — папочка, призван санитаром на восточный фронт. И вдруг повар, спустившись в подвал за продуктами, поднимается наверх смертельно бледный. Оказывается, он случайно обнаруживает в аккуратном немецком семейном фотоальбоме ...снимок, где вокруг повешенных юноши и девушки стоит группа немцев в черных плащах. Дочка показывает, что отмеченный крестиком — «фати», приславший этот военный «сувенир». Далее тяжелый, в присутствии генерала, разговор с хозяйкой, упрямо повторявшей: «Мой муж санитар». Что чувствовали повар, у которого каратели расстреляли жену и двух детей, и сам Хандрос, переживший ужасы концлагеря, и собственный расстрел?.. И все-таки человеческое победило. Фотографию Бориса Наумовича с фрау Круль, сделанную в 1989-м, можно увидеть в его книге «Местечко, которого нет».

В кровавом жестоком месиве, в аду бескомпромиссных испытаний души, где она может быть либо растерта, либо, закалившись, стать способной к высочайшим взлетам, человек вынужден был учиться быть ЧЕЛОВЕКОМ.

А война идет и поныне, то заставляя содрогаться Израиль от ужасов терроризма, то, тлея на нашей земле, незаметно убивая слабых, стариков и детей нижайшим уровнем жизни и недоступностью серьезной медицинской помощи и лекарств.

А может быть, и ныне каждый еврей призван быть «рабочим» войны?

Еврей не случайно всегда попадает в эпицентр войн и революций, на передний край катаклизмов истории. Это — наша избранность, это — наша доля. Каждый из нас и все вместе мы ответственны друг за друга и должны осознать свою миссию в мире.

Каждый, несмотря на окружающую бесчеловечность, обязан научиться быть ЧЕЛОВЕКОМ, это завещано нам и возложено на нас. Каждый должен помнить, что если не выполнять этот нелегкий долг, фашизмы, коммунизмы, терроризмы и пр. могут НЫНЕ загнать человечество в пекло, а персонально евреев в новые гетто и крематории.

Сколько казенной неправды, национал-патриотизма и чиновничьих глупостей наворочено за многие годы вокруг вечно больной темы войны. Тем важнее и трогательнее звучат не приукрашенные рассказы седых ветеранов, которых становится с каждым годом все меньше.

Какой скудоумец ввел по-канцелярски нелепое сочетание «ветеран ВОВ»? Высочайшее звание людей, подаривших жизнь другим поколениям, нельзя произносить ни небрежно, ни уменьшительно.

Три нелегких судьбы евреев — рабочих войны...

Григорий Исаакович Гинзбург — ныне Заслуженный юрист Украины, видный адвокат, член Союза кинематографистов.

Моисей Иосифович Гойхберг — известный врач-уролог, кандидат медицинских наук, ранее заведовавший отделением онко- урологии, лечивший элиту страны.

Борис Наумович Хандрос — кинодраматург и писатель, автор более 30 фильмов.

Подойдем к седым мужчинам — поблагодарим их, попросим совета, они знают, что такое быть ЧЕЛОВЕКОМ.