ВИЛЬМ ХОЗЕНФЕЛЬД: КАКИЕ ЖЕ МЫ ТРУСЫ, ЕСЛИ МОЛЧИМ...

ЮЛИЯ КАНТОР

Эти люди существовали в непересекающихся мирах: учитель в немецкой деревенской школе и талантливый, набирающий мировую известность польский пианист. Вторая мировая война обрекла их: одного - надеть нацистские погоны и стать убийцей, другого - получить клеймо "недочеловека" и быть убитым. Их пути пересеклись в горящей Варшаве, и встреча избавила обоих от предначертанной участи.

Судьба одного из них - Владислава Шпильмана - стала известна миллионам после фильма Романа Поланского "Пианист".

О втором - капитане вермахта Вильме Хозенфельде, спасшем Шпильмана, в фильме лишь короткая строка: "Умер в лагере для военнопленных под Сталинградом в 1952 году". Кем он был - последовательным антифашистом или нацистом, заставившим отчаявшегося изгоя игрой на рояле выкупить жизнь?

Пишу короткое письмо, и на следующий день приходит ответ: "Готов встретиться с вами и предоставить документы, касающиеся судьбы моего отца. Детлеф Хозенфельд. Киль". Хозенфельд прислал и координаты живущего в Цюрихе Анджея Шпильмана, сына пианиста. Итак, еду - чтобы узнать историю, оставшуюся за кадром голливудской ленты.

«ОТЕЦ ПРЕПОДАВАЛ ИСТОРИЮ, ПРИРОДОВЕДЕНИЕ, НЕМЕЦКИЙ, НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМ...»

В "Пианисте" камера настойчиво, крупным планом задерживается на фото, стоящем на рабочем столе капитана Хозенфельда... Мой сегодняшний собеседник на той фотографии - крайний слева черноволосый мальчик с тонкими чертами лица. Мы пьем чай с доктором медицины Детлефом Хозенфельдом в уютной квартире в Киле.

- Мы жили в маленькой деревне близ Фульды. В год моего рождения - 1927-й - отец получил место директора начальной школы. Он преподавал все предметы, как и положено в начальной школе: историю, религию, природоведение, немецкий язык, национал-социализм.

Старые школьные тетрадки - бесценное свидетельство времени: пожелтевшие страницы рассказывают о кропотливой "инфильтрации" в сознание "новой морали". Изложение, посвященное мюнхенскому путчу: "Вечером 9 ноября 1923 года множество людей собралось в Бюргер-бройкеллере... Много членов СА. В зале очень шумно, и Гитлер не может начать говорить. Из своего пистолета он стреляет в потолок, и все замолкают. Он говорит: "Национальная революция свершилась".

- Это был урок, посвященный 15-летию путча, вспоминает Детлеф.

Листаю тетрадь. Вырезка из газеты с изображением плакатно-бравого гитлерюгендовца аккуратно наклеена на чистую страничку.

- Я не был большим приверженцем гитлерюгенда. Многих мальчишек увлекала возможность помаршировать, льстило, что на них обращают внимание. Я же просто не любил делать что-то по команде и постоянно находиться в вымуштрованном коллективе. И отказался от руководства деревенским отрядом гитлерюгенда. (Старший брат моего собеседника, Хельмут, согласился...).

Сам Вильм Хозенфельд был школьником во времена кайзеровской Германии и с тех пор возненавидел "педагогику муштры". Став студентом и избрав стезю учителя, в 1911 году Хозенфельд вступил в молодежное движение "Походная птица".

"В "Походной птице" все стремились почувствовать себя свободными, ощутить связь с природой, вернуться к национальным традициям. В 20-е годы движение распалось на несколько направлений - "религиозное", "пролетарское", "свободной немецкой молодежи" и "народное". "Народное" идеологически было наиболее близко к зарождавшемуся фашизму и считало силу и единомыслие цементом для сплочения нации. Именно его-то и выбрал отец", - каждое слово дается Детлефу Хозенфельду мучительно трудно. Но он будет и дальше отвечать на все мои вопросы об увлечении отца нацизмом, ничего не приукрашивая и не оставляя места иллюзиям.

В "Походной птице" Вильм Хозенфельд познакомился с будущей женой Аннемарией, примкнувшей к фракции "свободной молодежи" - самой интеллектуальной и демократичной. Аннемария Хозенфельд выросла в либеральной, пацифистской семье.

- Мать с самого начала все понимала, я помню ее споры с отцом, порой очень резкие. Она, как мне кажется, чувствовала, что Гитлер ведет страну к катастрофе, - рассказывает Детлеф Хозенфельд. - Ее раздражало в Гитлере все - от голоса до содержания его речей.

ВЕЛИКОЛЕПНОЕ ВРЕМЯ ДЛЯ ТВОРЧЕСТВА

В 1933 году, после прихода Гитлера к власти, молодой музыкант Владислав Шпильман был вынужден покинуть Берлинскую академию музыки - лучшее тогда в своем роде учебное заведение Европы. Шпильман стажировался по классу фортепиано у легендарного музыканта и педагога Артура Шнабеля, композиции учился у не менее знаменитого Франца Шрекера.

По возвращении в Польшу он был приглашен на Варшавское радио и вскоре завоевал популярность и как пианист, и как композитор. Родная Варшава, которую он считал "одним из самых красивых и элегантных городов". Любимая работа. Прекрасная семья - родители-музыканты, две красавицы-сестры и брат, максималист и романтик. Он был счастлив.

РОЖДЕСТВЕНСКИЕ ИСТОРИИ И УРОКИ «НОВОЙ МОРАЛИ»

Приход Гитлера к власти Вильм Хозенфельд принял с радостной готовностью. В том же 1933 году он вступил в СА - штурмовые отряды. Активист деревенского штурмового отряда и директор школы Хозенфельд приветствовал "оздоровление нации". С искренним оптимизмом наблюдал он за сокращением безработицы, строительством дорог и подъемом производства. Перевоспитание спекулянтов и "чуждых элементов" в концентрационных лагерях? Что ж, явление малопривлекательное, но все же необходимое. Роспуск парламента и запрещение партий? Расистский душок? Неприятно, конечно, но неизбежно - временные перегибы в ходе строительства нового общества.

Он голосовал за "новый порядок". А думает за всех пусть партия, тем более что она в Германии одна на всех, во главе с фюрером. Вильм Хозенфельд вступил в НСДАП в 1935 году - не только из-за желания быть в "передовых рядах", но и боясь потерять работу: беспартийный учитель не способен полноценно воспитывать детей в традициях "нового духа".

Фото 1939 года - Вильм Хозенфельд с "гитлеровскими" усиками и челкой. Хотя тогда уже, судя по дневникам, у него возникли первые сомнения в "верности курса". В мае 1938 года Хозенфельд начинает критиковать то, что раньше нравилось ему безоговорочно, - СА: "Вечером было совещание руководителей СА. Приходил бригаденфюрер, малосимпатичный человек... Мне кажется, он раб эмоций, несвободен и незрел. Теперь я часто чувствую себя одиноким среди них, я испытываю отвращение". Дальше - шок, вызванный событиями Хрустальной ночи.12 ноября 1938 года Вильм Хозенфельд пишет: "Еврейские погромы по всей Германии. Ужасная ситуация в рейхе, без права и порядка. И при этом - с неприкрытым лицемерием и ложью".

Хозенфельд был призван в армию уже в 1939-м - как резервист, годный к службе в административных, нефронтовых частях. Приказ пришел 16 августа, и уже в первые дни сентября он оказался в Польше. Там, в Вартегау, он впервые стал свидетелем того, как выселяют людей из домов, как издеваются над ними, как работает машина уничтожения.

«ЧТОБЫ НЕ СОЙТИ С УМА, Я ВОССТАНАВЛИВАЛ В ПАМЯТИ ТАКТ ЗА ТАКТОМ»

Родители, сестры и брат Владислава Шпильмана в 1943 году погибли в Треблинке. Как и еще 400 тысяч обитателей Варшавского гетто. Сам он, выброшенный из колонны обреченных еврейским полицейским, еще два года скрывался в варшавских развалинах.

Из книги воспоминаний Шпильмана "Смерть одного города": "Сзади меня стоял... стройный и элегантный немецкий офицер... Внезапно я понял окончательно и бесповоротно, что выбираться из этой очередной западни у меня уже нет сил.

- Делайте со мной что хотите, я не двинусь с места.

- Я не собираюсь делать вам ничего плохого! Вы кто?

- Я - пианист...

Он присмотрелся ко мне внимательнее, с явным недоверием.

- Идите за мной.

Мы вошли в комнату, где у стены стоял рояль.

- Сыграйте что-нибудь.

Я опустил дрожащие пальцы на клавиши. На этот раз мне придется выкупать свою жизнь игрой на рояле. Два с половиной года я не упражнялся, мои пальцы окостенели, их покрывал толстый слой грязи... Я начал играть ноктюрн до-диез минор Шопена... Когда я закончил, тишина, висевшая над целым городом, стала еще более глухой и зловещей. Офицер постоял молча, потом вздохнул и сказал:

- Я вывезу вас за город. Там вы будете в безопасности.

- Мне нельзя выходить отсюда.

- Вы еврей?

- Да.

- Вам действительно нельзя выходить отсюда... Я принесу вам еду.

- Вы немец?

- Да, к сожалению, я немец. Я хорошо знаю, что творилось здесь, и мне стыдно за мой народ.

Он подал мне руку и вышел".

Капитан Хозенфельд не только не выдал Шпильмана, не только приносил ему еду, он скрывал его на чердаке... фашистского штаба обороны Варшавы. Они виделись в последний раз 12 декабря 1944 года. Из воспоминаний Владислава Шпильмана: "Держитесь. Осталось еще несколько недель. Самое позднее, к весне война закончится. Вы должны выжить, - голос звучал твердо, почти как приказ.

- Вы не знаете моего имени... Если с вами что-нибудь случится, а я мог бы чем-нибудь помочь, запомните: Владислав Шпильман, Польское радио".

Владислав Шпильман выжил. Но после шестилетнего смертельного кошмара ему предстояло заново учиться жить. Жизнь и музыка всегда были для него синонимами. В воспоминаниях эта тема звучит искренним, абсолютно непафосным рефреном: "Чтобы не сойти с ума, скрываясь, ... я восстанавливал в памяти такт за тактом все произведения, которые когда-либо играл".

После войны он занимался как одержимый, играл по 20 часов в сутки, пытаясь уйти из прошлого и оставаясь в нем. Он доказывал себе, что жив... "Радио тогда размещалось в обычной квартире, в чудом не разрушенном доме. Не хватало даже стульев. После окончания своей программы я ложился спать под роялем - здесь же в "студии", где шли другие передачи. А потом снова садился играть", - я слушаю последнее интервью Владислава Шпильмана, записанное в 2000 году его сыном Анджеем.

- Отец до конца дней чувствовал себя виноватым, что он выжил, а брат, сестры и родители погибли, что он не смог их спасти, - рассказывает Анджей. - Каждый раз, когда летом в Варшаве устанавливалась жара, он не мог пить воду. На Умшлагплац, где их навсегда разлучили, обреченным не давали пить, и к остальным страданиям добавлялась смертельная жажда. И кошмар последнего свидания был нераздельно связан в сознании отца с этой мукой. Он умер от инсульта в такую же августовскую жару, отказавшись пить.

Друзья посоветовали Шпильману записать пережитое, опасаясь, что без такой письменной исповеди он сойдет с ума. Книга его воспоминаний "Смерть одного города" была издана в 1946 году. А уже год спустя в коммунистической Польше книгу запретили, изъяв из продажи и библиотек - еврейская тема при набиравшем силу антисемитизме режима Гомулки была зоной молчания. Шпильману тогда даже предложили сменить фамилию - на более "правильную".

- Я обнаружил книгу отца, когда мне было лет двенадцать, - вспоминает Анджей Шпильман, родившийся в 1956 году. - Она лежала в глубине книжных полок, специально засунутая так, чтобы ее не было видно. Увидев на обложке имя "Владислав Шпильман", очень удивился: отец никогда не рассказывал мне о книге. Я прочел ее залпом. Тогда мне стало понятно, почему мы никогда не говорили о бабушке и деде со стороны отца... И почувствовал, что не нужно об этом спрашивать. Я жил в очень уютном, благополучном доме, знал, что отец - известный музыкант, что у него яркая, насыщенная жизнь, и вдруг - такое...