Дер Нистер
Семья Машбер
Пер. с идиша М. Шамбадала; под общей ред. М. Крутикова
М.: Текст; Книжники, 2010. – 891 с. («Проза еврейской жизни».)
Решив завершить символистский этап своего творчества и перейти к реалистическому, идишский поэт, журналист и прозаик Пинхас Каганович, столь удачно скрывшийся под псевдонимом (Дер Нистер означает «скрытый [цадик]»), что его творчество лишь сейчас приоткрывается русскоязычному читателю, написал монументальную эпопею о двух с половиной братьях – респектабельном и состоятельном купце, известном и уважаемом странствующем хасиде и душевнобольном, мало влияющем на сюжет и редко заходящем в кадр, – а также об их друзьях, врагах, должниках и кредиторах. Получился роман отменно длинный, насыщенный и реалистический до этнографичности. От символизма, впрочем, в нем остались подаваемые в изобилии сны и весьма многозначительная топография.
«Семья Машбер» Дер Нистера (не путать с «Семьей Мускат» Башевиса Зингера) – не столько даже семейная сага, в которой должны быть и ups, и downs, сколько состоящий из одних почти downs роман-разрушение – процветающего бизнеса, человека, семейства и – намеком – общины, города и целого уклада:
Но посторонний человек, попав сюда, сразу же почувствует запах неладный. Он поймет, что скоро, очень скоро здесь запахнет падалью <…> что пороги, на которых сидят сторожа, – это пороги траура, что тяжелые запертые двери, замки и засовы никогда уже не будут заменены новыми, что для полноты картины посреди базарной площади следует поставить поминальную свечу.
Мир штетла и описывающая его идишская литература – этакая еврейская Атлантида, скрытая водами англо-, иврито- и русскоязычной новой еврейской культуры, а Дер Нистер – дважды скрытый житель этого затонувшего острова. Идишскую Атлантиду сначала десятилетиями топили, поборов жалость и ностальгию ради интеграции в современность и «большую культуру», теперь же вокруг нее плавают со всякими приборами рафинированные водолазы-ученые, трепетные и в меру пафосные. И если какой ретроград захочет повторить в адрес идишской литературы расхожее «фе» – жаргонное, мол, провинциальное бытописание, – то водолазы ему доходчиво разъяснят, что идишские писатели и европейскую поэзию знали наизусть, и в Париже живали, и в лучших кругах вращались. А если кто упрется и скажет: хоть и вращались в лучших кругах, а сами-то все равно авторы вторичные и третьесортные, – то и тут водолазы не оплошают и растолкуют, что речь идет не об арьергарде гвардии, скажем, Серебряного века, а о самодостаточной гвардии со своими гениями, скрытыми гениями и просто талантами, со своими жанрами и литературными традициями, уходящими в глубь веков, со своей культурологической значимостью и, наконец, с целой наукой, которая эту гвардию изучает.
Оптика водолазной маски делает процесс знакомства с Атлантидой куда более оптимистичным, посему обязательно читайте роман вместе с чрезвычайно содержательным и уместно комплиментарным предисловием Михаила Крутикова. В случае же крайнего дефицита времени читайте одно предисловие, а роман оставьте на потом.
Давид Гарт, "Лехаим"
|