Чернобыль — древний, упоминаемый в летописях еще 900 лет назад городок, стал всемирно известным лишь после аварии на ЧАЭС. О том, что это — место историческое, а для многих евреев святое, советские партчиновники заставили многих забыть. Они успешно закатали под асфальт почти двухсотлетнюю могилу цадика Менахема Чернобыльского и двух его ближайших последователей. Лишь относительно недавно их отыскали так называемым рамочным способом. О зверствах фашистов, закопавших здесь живьем около тысячи евреев, тоже предпочитали не говорить. Но в последние годы часть евреев, едущих из разных стран мира в Умань, направляется и сюда — в зону, где почти никто не живет. А ведь еще каких-то 100 лет назад здесь бурлила жизнь евреев.
Автобиографическая повесть «Далекие годы» замечательного писателя Константина Паустовского начинается словами: «Я был гимназистом последнего класса киевской гимназии, когда пришла телеграмма, что в усадьбе Городище, около Белой Церкви, умирает мой отец». Единственный храбрый «балагула» (извозчик) Брегман чудом перевозит гимназиста через разлившуюся Рось по дамбе, залитой водой по пояс. Благодаря этому Паустовский успевает на похороны, а заодно и проникается дивной стариной, услышанной от еще живого деда-казака и бабки-турчанки, которую дед добыл, попав в плен на турецкой войне. Тот же дед, знающий массу казацких и чумацких песен, «думок», показывает юному писателю семейные реликвии: «Универсал» и печать остались у нас в семье от гетмана Сагайдачного, нашего отдаленного предка, наши деды и прадеды пахали землю и были самыми обыкновенными терпеливыми хлеборобами, хотя и считались потомками запорожских казаков».
Уже значительно позже Паустовский, пронесший, как известно, через всю жизнь самое доброе отношение к евреям, напишет новеллу «Первый рассказ», в которой расскажет о великой и трагической любви чернобыльских Ромео и Джульетты — еврея Йоськи и украинки Христи.
Сегодня мало кто знает, что эта история о «погибающих за великое дело любви», как сказал Некрасов, была не такой уж редкой для предреволюционного Чернобыля, ибо там из 15 тысяч населения половину составляли евреи. Здесь были открыты двери пяти синагог и трех церквей.
Последнюю из синагог советские атеисты превратили в военкомат, а еврейская школа существовала довольно долго и закрылась только перед Великой Отечественной.
А 19 ноября 1941 года фашисты согнали к вырытому загодя рву практически всех оставшихся евреев и, «экономя» пули, закопали их живьем. Говорят, жертв было до тысячи, но точной цифры не знает никто. В те дни там долго и страшно шевелилась земля. А теперь белый монумент с надписями на идиш и украинском напоминает о зверствах фашистов. Неподалеку вот уже около 200 лет погребен цадик Менахем Чернобыльский. По периметру его склепа благодарными руками израильских, американских, австрийских и, конечно, украинских евреев-паломников постоянно зажигаются свечи. За тысячи километров едут люди поклониться этим могилам.
В отличие от обычных туристов-экстремалов или, как мы их называем, эко-туристов, они не посещают ЧАЭС, не осматривают разбирающуюся модель саркофага, из специальной смотровой площадки не рассматривают крышку «Елена», являющуюся защитой от радиационного излучения, для них главное помолиться в этом святом месте, — объяснила нам Римма Кислица, гид-переводчик «Чернобыльинтеринформа», регулярно встречающая гостей.
Любопытно будет узнать и такие исторические данные из переписи населения царских времен: «До 1764 г. местечко Чернобыль было небольшое, ибо в нем было всего еврейских домов сорок, да крестьянских сто. Но когда в нем поселился Ян-Николай Ходкевич, генеральный староста, а позже — генерал-лейтенант российских войск, то местечко значительно увеличилось. К жителям постепенно присоединялись искавшие безопасного убежища, преследуемые царским правительством раскольники.
В настоящее время считается в Чернобыле жителей обоего пола: православных — 2100, раскольников — 566, римских католиков — 84, евреев — 3683. Из них купцов 3-й гильдии — христиан — 2, евреев — 24. Домов считается: крестьянских — 320, раскольников — 120 и еврейских — 378. Крестьяне и раскольники разводят в огородах в большом количестве лук, коего в Киеве продается до 8 тысяч пудов». Такая вот картина была в 1900 году.
В 1984 году на центральной улице Чернобыля я зашел в книжный магазин и на всякий случай спросил сборник стихов Арсения Тарковского. Книжки такой, конечно, в продаже не было, зато продавец, немолодой еврей, стал читать мне стихи наизусть, а я — ему в ответ. Это нас сблизило мгновенно, и вскоре он уже показывал место неподалеку, где находилась та самая парикмахерская, в которой Паустовский услышал душераздирающую историю о влюбленных Йосе и Христе. Он также поведал, что никто уже не знает, где могилы влюбленных. К нам подошел смущенный парень, и моя молодая жена представила своего одноклассника по Чернобыльской школе № 1, который на выпускной фотографии стоял рядом с ней — это был Володя Правик, еще не лейтенант и не Герой Советского Союза, сражавшийся с чернобыльским пожаром, а курсант пожарного училища. Мы говорили о Паустовском и о чернобыльской старине (Володя тоже любил читать) — два молодых украинца и мудрый еврей-книгочей (надеюсь, он еще жив).
А недавно мне посчастливилось вновь побывать в Чернобыле. Я туда приехал вместе с выдающейся украинской поэтессой Линой Костенко. Именно посчастливилось, ибо Лина Васильевна — человек недоступный даже для министров и высших чиновников страны, как, впрочем, и для почти всех коллег-писателей. Пару лет назад она отказалась от ордена Ярослава Мудрого, который с благодарностью приняли Борис Ельцин и Павел Лазаренко. Она же тихо, но убийственно пояснила: «Политической бижутерии не ношу». Кстати, в 1950-е годы Лина Васильевна училась в литинституте у самого Михаила Светлова, а еще один не менее известный литератор Всеволод Иванов восторженно рецензировал ее дипломную, то есть будущую первую книгу стихов. А после возвращения из Москвы она посещает во Львове самые первые суды над узниками совести, открыто бросая к их ногам цветы и всячески поддерживая. «Органы» неоднократно ее пытались задержать, но позже преследовали особо утонченно: на долгих 16 лет (до конца 70-х) отлучили от публикаций, не без оснований называя Костенко «антисоветчицей», ну и, конечно, «националисткой». Уже в 1980 году набор ее книжки «Неповторність» компартийные бонзы решили безвозвратно рассыпать, но Лина Костенко объявила очередную сухую голодовку, и к концу недели партократы сдались. Еще на заре перестройки, чутко улавливая общественные процессы и видя, кто «сидит при власти одесную», Костенко гениально подытожила: «Грядет неоцинизм — я в нем не существую». Более емко не придумаешь, ведь в ее слове «неоцинизм» не только новый цинизм, неофашизм, но еще неумение власть имущих оценить общественные, культурные процессы.
Она не опускалась, как коллеги, до нравственных «зигзагов» и, пожалуй, лишь о ней (да еще о погибшем в ГУЛАГе Василе Стусе) можно сказать словами философа Григория Сковороды: «Мир ловил их, да не поймал!».
И вот, побывав на моем поэтическом вечере, Лина Васильевна позвала с собой в Чернобыль, куда регулярно ездит уже более десяти лет. Костенко написала три документальных повести о Чернобыльской зоне и ее удивительных людях, но печатать их не спешит. И вот, побывав на ЧАЭС и в мертвом городе Припять, мы осматривали села десятикилометровой зоны, где особо жесткая радиация.
На обратном пути в Чернобыль наш местный сталкер из «Чернобыльинтеринформа» Римма Кислица рассказала, что три дня назад она возила по зоне евреев-хасидов. Они из Америки, бывшие наши.
А город их нынешний (обалдеть!) называется Нью-Сквира. Для них здесь тоже святая земля, ведь Чернобыль для них — прежде всего могила цадика и еще многих евреев.
Вдруг Лина Васильевна неожиданно продолжила тему.
«Несколько лет назад я встретила евреев как раз из Сквиры, только из нашей. Они сказали, что выезжают из Украины. Навсегда. Причем это был такой красивый и древний тип евреев, говорящих на удивительном украинском и живших, видимо, в Сквире не один век. И вот я спрашиваю женщину — почему вы уезжаете? Я понимаю, что вы заботитесь о будущем детей, но разве не жаль, все-таки здесь родина? А она отвечает: « А что же делать: вот недавно мы сидели у дома, а соседи стали кричать: «Ах вы, жиды, сякие-такие!». Потом и на заборе подобное понаписывали какие-то ура-патриоты. Что нам делать?».
«Многие из ура-патриотов ничего об Украине не знают, — довершая воспоминание, заметила поэтесса. — Эх, эти патриоты — большие ид...» (концовку слова она не произнесла вслух, но рифма явно напрашивалась: «идиоты».
Услышав эти слова, я полюбопытствовал у Лины Васильевны:
— А в чем причина появления рецидивов дремучей ксенофобии? Ведь украинцы в массе своей толерантно и дружелюбно относятся к представителям других национальностей?
— В борьбе за независимость Украины участвовало немало евреев, появились они и в составе Народного Руха Вячеслава Чорновила. Но, видите ли, рецидивы проявляются у людей неумных, малознающих, которые вдруг осознали, что сами стали «титульными», хотя еще вчера были притесняемы «старшим братом». А поскольку свежеиспеченные «титульные» во многих аспектах живут все хуже, то порой и ищут виновных в своих бедах среди более слабых или малочисленных.
Да и настоящих демократических традиций шибко недостает, в том числе некоторым руководителям партий и страны в целом. Отсюда демократизм, увы, часто подменяется поверхностно-банальным ура-патриотизмом.
— А был ли у Украины шанс пойти по более глубокому демократическому руслу? Вспоминается, что Вячеслав Чорновил в свое время едва не догнал по количеству голосов другого кандидата в президенты — Леонида Кравчука?
— Да, тогда был шанс, но скорее больше теоретический, ибо демсилы недостаточно консолидированы, а народу не так уж трудно было «запудрить» мозги.
— А как вы оцениваете Вячеслава Чорновила?
— Во всех временных отрезках Вячеслав Чорновил запомнился мне, прежде всего, своим высоким челом.
Чорновил мог потрясти даже противников. Вячеслав, когда его судили во Львове, закончил говорить свое последнее слово, и один дядя из явно приглашенных по воле партии сказал: «Так ему ж в ООН надо сидеть — чего же он на скамье подсудимых?».
Когда выносили тело Чорновила из Владимирского собора, загорелась хоругвь — словно знак свыше, пока еще до конца не понятый. Может, этот знак означает, что мы совсем не то делаем, не так живем и не туда идем.
Мы уезжали из зоны. Большинство этих сел наверняка не нужно было эвакуировать, несмотря на близость к Чернобылю, — сказала Лина Васильевна. — В спешке, не разобравшись, отрезали — и все. Ведь тут чисто, и земля могла бы полноценно жить, а вот села Народичского района надо было выселять раньше. Самое печальное, что до сих пор нет сколько-нибудь четкой, разумной концепции развития зоны. Никто толком не знает: будет она умирать или все-таки здесь, в этом краю славного племени полищуков, возродится полноценная жизнь. Ну а , представьте, еще специалисты ЧАЭС разъедутся по другим странам, и, не дай Бог, что-то случится на укрупняющихся Ровенской, Хмельницкой или Запорожской станциях — куда тогда побегут люди? Может, навстречу друг другу и будут просто меняться местом жительства? А зона расширится до размеров страны.
В районе села Красница перебегающая через дорогу пара красивейших лосей, словно подводят черту под рассказом Лины Костенко. У каждого своя дорога.
Жаль, что нет дорог в прекрасное прошлое. А в Чернобыле нет и в будущее, ибо до сих пор нет сколько-нибудь четкой концепции развития тридцатикилометровой зоны: будет ли земля продолжать умирать вместе с селами или все-таки возрождаться.
Но остается дорога, если не к храму, то к святым еврейским могилам.
|