27 апреля 1979 года нескольких ярых антисоветчиков, среди которых был Эдуард Кузнецов, обменяли на двух советских разведчиков, осужденных в США на 50 лет за шпионаж. Эта «сделка» была рядовой лишь на первый взгляд. После нее — впервые после 20-х годов — открылись ворота на Запад для десятков тысяч советских людей. И тут словно плотину прорвало. За годы, прошедшие с того исторического «обмена», миллионы наших соотечественников разбрелись по всему миру в поисках лучшей доли. Историки назвали это советским исходом, а главный виновник скандала Эдуард Кузнецов оказался в Израиле.
«Я недостаточно легковесен для шалуньи Фортуны — таким она не улыбается, — написал про себя Эдуард Кузнецов за пару дней до хеппи-энда. — Но 27 апреля меня так и подмывало если не выкрикнуть, то хотя бы прошептать это словцо: чудо. Из тьмы — в свет, из смрада — в сад, из загробья — в жизнь».
— Чтобы однажды грянуло 27 апреля, многие тысячи людей сделали много тысяч шагов — и ни одним меньше. Они проделали этот путь, и ни один шаг не был столь мал, чтобы без него был возможен конечный результат. И ни один не был столь велик, чтобы обойтись без других шагов, — уверен он и теперь.
Пригород Иерусалима. Трехэтажный дом, вырубленный в скале, буквально тонет в буйной зелени, которой здесь, среди белых камней, не может быть по определению. В комнатах светло и просторно и при этом полно всевозможных безделиц — их они заботливо собирали по всему свету.
КАК ЗАМОЧИТЬ ГЕНСЕКА
Свой первый срок — семь лет лагерей — Кузнецов получил за подрывную антисоветскую деятельность (типичная «еврейская» статья) и покушение на Хрущева. Правда, тогда, дабы избежать громкого скандала, в уголовном деле записали иначе: «подготовка покушения на одного из членов правительства».
— Нам по 20 лет было, — рассказывает Кузнецов. — Все лютые антисоветчики и самиздатчики. Хрущевский глоток свободы, который глотнули все на XX съезде партии, собственно, одним вздохом и закончился. Поэтому, когда в нашей компании появился парень по имени Виктор и сказал, что хочет замочить Хрущева, никто из нас не удивился. Это решение казалось нам вполне логичным. А через год грянул Карибский кризис — и весь мир оказался на грани третьей мировой.
Замочить так замочить. Сказано — сделано. К тому же исполнителя искать не пришлось — Виктор сам оказался снайпером. У отца одного из парней дома нашли винтовку. Отработали маршрут — прошлись по проспекту Мира, Хрущев там иногда ездил. Собственно, на этом подготовка и закончилась — террористическую группу быстренько замели.
— Мать у меня, Зинаида Васильевна Кузнецова, была русской. Отец, Герзон Самуил Исакович, умерший в 41-м, — евреем. Моя мать сменила фамилию на девичью, Кузнецову, в 53 года, а вместе с нею и я — мне тогда не было 16.
Семь лет лагерей не прошли даром — за это время он стал убежденным антисоветчиком. Отмотав от звонка до звонка, за пару месяцев до освобождения зэк Кузнецов подал заявление на имя начальника Владимирского централа с просьбой записать его в паспорте евреем. Раз уж он оказался среди гонимых по убеждениям, то пусть и в документах будет им же.
«ЭХ, ПРОМАХНУЛИСЬ...»
С самого начала их затея была безумием. Угнать самолет первого секретаря Ленинградского обкома партии в Швецию, чтобы там попросить политического убежища — ну не бред ли? При этом большинство «угонщиков» — ярые антисоветчики, отсидевшие за свои убеждения, и за ними по пятам ходят гэбэшники. Евреи, полукровки, просто желающие вырваться из-за «железного занавеса», их единственной мечтой было уехать из Страны Советов. Но сколько бы они ни просились в эмиграцию, им все время отказывали.
Они знали, на что шли, и сознательно приносили себя в жертву. И все ради того, чтобы статьи 13 и 15 Декларации прав человека — права любого человека самому решать, где ему жить, — перестали быть в нашей стране пустым звуком.
Первая информация о том, что «сионисты что-то затевают», появилась в январе 70-го. Все классы по изучению иврита, особенно ленинградские, стояли на прослушке. По другой версии, эту новость принес агент. Уже в марте она обросла новыми подробностями: в Ленинграде готовится акция, равная по масштабу убийству первого секретаря обкома. И тут же последовал грозный оклик из Москвы: не допустить!
— К лету 70-го я испытывал тошнотворное отвращение к идеалам и практике так называемого социализма, убежденный, что они неизбежно связаны с лагерными бараками. Мечтал поселиться в Израиле и знал, что безуспешность попыток добиться разрешения на выезд не случайна. От освобождения из тюрьмы до нового ареста прошло всего 20 месяцев. Но они были для меня сплошной душевной судорогой. Больше всего я надеялся на громкий международный скандал и на то, что гэбэ не повяжет нас раньше, чем мы доберемся до аэродрома.
Там, на взлетке, их всех и повязали, проведенную операцию назвали блестящей, и ряд чекистов продвинулись по службе. Лишь спустя много лет генерал-майор КГБ, вызвавший Кузнецова в «Лефортово» на беседу и представившийся Иваном Ивановичем Рудерманом, признался:
— Эх, промахнулись мы с вашим арестом. Дали бы вам улететь, и были бы вы обычными воздушными пиратами. А нам не пришлось бы расхлебывать всю эту кашу с бесконечными протестами Запада, не пришлось бы разрешать эмиграцию.
«Знаменитое ленинградское самолетное дело» — так его потом окрестили в учебниках новейшей истории. По нему проходило 46 человек — посадили всех, кто хотя бы краем уха слышал о предстоящем побеге. Минимальный срок — 10 лет. О «серьезности» намерений «самолетчиков» свидетельствовал тот факт, что в рюкзаке, с которым того же Кузнецова повязали в аэропорту, вместо фрака с бабочкой для выступлений перед западными журналистами были теплые вещи, две пачки чая, сигареты и Библия.
Процесс все время затягивался — пока на 25- й сессии Генеральной Ассамблеи ООН не приняли специальную резолюцию о борьбе с угонами самолетов. Это был великолепный «подарок», точнее — удар по всем сомнениям в справедливости приговора.
Двух главных бунтовщиков — Кузнецова и Дымшица — приговорили к высшей мере, расстрелу.
Уже после оглашения приговора во многих странах развернулась настоящая международная кампания в защиту «самолетчиков». В это время в Испании был вынесен смертный приговор трем террористам-баскам, взорвавшим нескольких жандармов. В западных газетах появились карикатуры: Брежнев и Франко в хороводе вокруг елки, а вместо игрушек — повешенные. Демонстранты в Европе и США требовали помилования и тем, и другим. Непреклонный диктатор Франко в итоге сдался, чем поставил Брежнева в дурацкое положение — фашист оказался гуманнее коммуниста.
За советских смертников заступился и президент США Никсон — позвонил Брежневу и попросил не портить американцам Рождество. Брежневу нужны были кредиты, Никсону — показать в конгрессе сговорчивость Москвы и протолкнуть Договор об ОСВ-2 (о сокращении стратегических вооружений). Короче, интересы высоких сторон сошлись на судьбах двух конкретных людей. Все решилось за несколько дней. Позже юристы назовут происшедшее «заменой высшей меры по Никсону, а не по УПК».
Кузнецову и Дымшицу дали по 15 лет.
— Под «вышаком» я всего семь дней просидел. Единственное, о чем думал: как бы не показать, что боюсь... — сам себе удивляется Кузнецов.
ИЗ АФГАНА — В НАРКОМАНЫ
«Мне следует быть осторожнее, я не случайный гость в заключенном царстве, мое небо надолго в клеточку... Я пишу, чтобы сохранить свое лицо. Для меня дневник — это форма сознательного противостояния невозможному быту. Письменно зафиксировать особенности тюремно-лагерного существования — значит объективировать их, отчасти отстраниться от них, чтобы время от времени высовывать им язык».
За свои «Дневники», тайком написанные в мордовском лагере и переданные на волю, Кузнецов в 1974 году получил престижную французскую премию «Гулливер» — как за лучшую книгу, написанную на иностранном языке. Ее напечатали в десятках стран. Кроме СССР, естественно. И до сих пор не издали в России.
В общей сложности в советских тюрьмах и лагерях «за измену социалистической родине и подрывную антисоветскую деятельность» Кузнецов оттрубил 16 лет. «Почетное« звание особо опасного рецидивиста с него сняли только в 1996 году...
Лариса Герштейн, хозяйка сказочного и невероятно гостеприимного дома в пригороде Иерусалима, не просто «вторая половинка» Кузнецова. Лариса — прекрасная певица, сделавшая известными в Израиле всех российских бардов. Ее обожал Окуджава, и после его смерти она основала его фонд.
— Мы вместе с 82-го. Господи, как это у многих бывает — проснулись однажды по пьянке в одной кровати, с тех пор не расстаемся, — смеется Кузнецов. — А вообще Лариса любит говорить, что смертную казнь мне заменили на жизнь с нею... Особенно хорошо у нас вместе грибочки маринованные получаются — в прошлый раз 70 банок закрыли.
Герштейн-Кузнецова десять лет была вице-мэром Иерусалима и отлично справлялась со многими «скучными» вопросами. А до этого вместе с мужем вывозила из Афгана наших пленных.
— Была в Париже такая общественная организация — «Интернационал «Сопротивление», куда входили представители 25 стран. О гуманности к пленным в начале войны не было и речи — в 85-м году солдатам отрубали руки-ноги и, как чурбаны, кидали на дорогу. Мы понимали, что не можем помочь всем, и хотели спасти хоть кого-то — кого отдавали и кто хотел ехать с нами на Запад. Вывезти одного пленного стоило 25 тысяч долларов, такую цену заламывали моджахеды. С командирами мы встречались обычно в Париже и тайно, через Пакистан, вывозили пленных. Печальна участь этих солдат — к тому моменту, когда мы их забирали, многие из них уже были наркоманами. Простые деревенские парни, без языка и образования, оказавшись в чужой стране, они быстро спивались и просились назад, в «совок», где их ждали отнюдь не с распростертыми объятиями.
Вместе с посланцами «Сопротивления» в Афган под видом «Красной Звезды» они переправляли антисоветскую литературу и передатчики, откуда вражеские голоса «клеветали» на советскую Родину, утверждая, что мальчишек посылают на бессмысленную и верную смерть. А потом, на своей машине, Кузнецовы отвозили в Союз десятки тысяч кассет, которые крутили в первых видеосалонах. В кино если Запад и загнивал, то делал это чертовски красиво. И, глядя на экран, все меньше советских людей верило в правильность выбранного курса.
О РОЛИ ЛИЧНОСТИ В ИСТОРИИ
В Израиле Кузнецов — уважаемый человек, хоть его и называют за глаза конченым трудоголиком. Пишет сам, помогает печататься другим, три газеты для русскоязычных начал с нуля и сделал их самыми популярными. А потом бросил это дело. И снова — по убеждению.
— Пока «русская» пресса находилась на обочине интересов израильской политики, она могла быть независимой. Но как только политики подсчитали, что избирателей из бывшего СССР здесь собралось больше миллиона, ситуация резко изменилась. Сейчас «русскую» общину в Израиле кормят в лучшем случае полуправдой и умолчанием о важнейших событиях и процессах. Чаще — проплаченной дезинформацией. Издавать здесь сейчас независимую газету просто невозможно. А по-другому мне неинтересно.
В один прекрасный день снова случилось то, во что Кузнецов не верит, — маленькое чудо. Ему предложили издавать «толстый» журнал.
— Я ничего не искал и никого ни о чем не просил. Мне позвонил человек, которого я никогда в жизни не видел, и сказал: «Я знаю, что он никогда в жизни не окупится, но мне это и не важно. Делай его так, как хочешь, главное, чтобы тебе самому было это интересно. Больше с моей стороны никаких условий не будет, а о деньгах можешь не беспокоиться». Правда, звучит нереально? Самое удивительное, что пока — тьфу-тьфу — все идет по плану. «Толстые» журналы, хоть их сейчас в России практически не читают, вернутся в семьи. Я в это очень верю, я этого очень хочу. А значит, это может получиться.
«Московский Комсомолец»
|