«ЕВРЕЙСКИЙ МИФ»   В  СЛАВЯНСКОЙ КУЛЬТУРЕ

ОЛЬГА БЕЛОВА, ВЛАДИМИР ПЕТРУХИН

 В  издательстве «Гишрей Тарбут» — «Мосты культуры» выходит  в  свет книга Ольги Беловой и Владимира Петрухина «Еврейский миф»  в  славянской культуре». Книга посвящена образу еврея  в  славянской книжной и народной традиции.

Представления о том, что демоны вместо ступней имеют птичьи лапы и потому оставляют характерные следы, по которым всегда можно опознать пришельца из иного мира, глубоко укоренены  в  еврейской традиции. Обликом птицы  в  Талмуде наделялась и «крылатая» Лилит (трактат Нида, 24б), чей образ восходит к шумерской крылатой демонице Лилиту. Мужским аналогом Лилит  в  апокрифах и талмудических легендах (вавилонская Агада) выступает иногда глава демонов Асмодей.  В  книге Товит (III, 8; VI, 14) он преследует любовью Сару, дочь Рагуила, убивая одного за другим семь ее мужей, пока Товит  в  брачную ночь не изгоняет его и тот не улетает  в  Египет.  В  знаменитой талмудической легенде о Соломоне и Асмодее (трактат Гитин, 68а) глава демонов обманывает царя, принимая его облик и занимая его место во дворце, пока Соломон вынужден скитаться нищим. Мудрецы Синедриона обращают внимание на речи нищего и узнают, что самозванец сожительствует с царскими женами  в  неурочное с точки зрения традиции время и посягает даже на Бат-Шеву (Вирсавию) — мать Соломона. Кроме того, он никогда не разувается: тогда мудрецы убеждаются, что на престоле — оборотень, ведь у демона — петушиные ноги, которые он вынужден скрывать, чтобы избежать разоблачения. Они похищают у Асмодея перстень Соломона, передают истинному царю, и демон, увидев Соломона, улетает.

Любопытная типологическая параллель к этому талмудическому свидетельству была зафиксирована  в  украинском Полесье. Так,  в  быличке из с. Нобель Заречненского района Ровенской области говорится, что демона, принимавшего облик покойного мужа и навещавшего вдову, удалось опознать по необычным («петушиным») следам: знающие люди посоветовали женщине посыпать песком пол  в  доме — «то побачиш, хто до тебе ходить. И от, то були ноги півнячі (увидишь, кто к тебе ходит. И вот были ноги [т. е. следы] петушиные)». Этот сюжет стоит особняком среди множества других славянских рассказов об узнавании присутствия нечистой силы по оставленным ею следам. Мотив птичьих следов, оставленных ходячим покойником (т.е. демоническим существом), сближает полесский рассказ с еврейскими легендами о явлении демонов. Возможно, перед нами пример адаптации еврейского сюжета фольклорной традицией Ровенщины, когда образ верховного демона Асмодея оказался сниженным до образа обыкновенного ходячего покойника.

Среди персонажей еврейской фольклорной несказочной прозы следы, похожие на следы лап огромной птицы, оставляет после себя лантух, птичьи ноги имеет и демоническое существо хайнатум, поверья о которой бытовали у евреев Могилевской и Минской губерний. Хайнатум — безобразная женщина с распущенными волосами, страшным лицом, человеческим туловищем, птичьими ногами и клювом. Она приходит  в  дом, где только что родился ребенок, чтобы убить его; для оберега на пороге комнаты ставят курильницы,  в  которых зажигают кусочки шкуры или волосы, вырезанные «баалшемом» — знахарем.

 В  апокрифическом древнерусском «Слове святого отца нашего Иоанна Златоустого о том, как первое погани веровали  в  идолы и требы им клали» упоминается ритуал жертвоприношения «навьям» (духам предков), который совершали славяне-«двоеверцы», растапливая баню и приготовляя угощение для гостей из иного мира. Хотя  в  поучении и говорится, что бесы — «навьи» оставляют  в  рассыпанном пепле свои следы, характер этих следов не конкретизируется. Несколько по-иному представлен этот же ритуал  в  другом поучении — «О посте к невежам»; действо приобретает черты гадания, приуроченного к Великому четвергу. Свое присутствие демоны обнаруживают, оставляя следы на пепле,  в  котором они «порплются <...> яко и куры». Но можно ли расценивать указание книжника, что бесы возятся  в  пепле подобно курам, как свидетельство того, что они оставляют  в  пепле именно птичьи следы?

Отметим, что обычай гадать на поминки по пеплу, рассыпанному  в  бане, о том, приходили ли предки — «деды»  в  баню мыться, довольно долго сохранялся  в  белорусской традиции. Обряд посыпания пеплом двора вокруг дома, чтобы обезопасить жилище от злых духов, известен болгарам. Рационализированный вариант обычая посыпать пепел вокруг ложа присутствует  в  латинских книжных средневековых легендах (XIII век), развивавшихся под влиянием талмудической традиции: Хам был известен своей невоздержанностью, и Ной велел посыпать пеплом подходы к ложу его жены.

Представления о том, что нечистая сила имеет  в  качестве одной из своих отличительных черт птичьи («курячьи», «петуховые») ноги, бытует  в  славянской ( в  частности, полесской) устной традиции. Так, согласно быличке, записанной  в  с. Олтуш Малоритского района Брестской области, крестьянин встречает ночью на дороге «пана», у которого «одна нога — киньский копыт, а другая — курьячья нога». По поверьям из Ровенской области, ноги у черта «бы у бусла» (т.е., как у аиста). Считается также, что у богинок (женских лесных демонов, известных западным славянам) куриные когти на пальцах ног. Сходный мотив зафиксирован  в  литовских мифологических рассказах — к девушкам на вечеринку приходит «пан», у которого ноги, как у курицы.

Отметим также, что, по поверьям южных славян, демонические существа — зморы и домовые — оставляют следы  в  виде пентаграммы.  В  свою очередь, знаки  в  виде звезды с пятью или с шестью лучами, используемые  в  магии, называются «следами» или «лапами» зморы или домового (у немцев такого рода магические знаки называются Drudenfuss («нога ведьмы»).

Птичьи ноги могут быть и отличительным знаком персонажей, чье происхождение связано с инцестом, расцениваемым  в  народной традиции как один из самых тяжких грехов. Об этом — быличка из белорусского Полесья: «Жылы брат и сестра. Булы воны очень бидны. За його нихто не жэнивса, и они поженилиса, и  в  их родилиса детки. И все на курыных лапках» (Радчицк Столинского района Брестской области). Мотив нарушения брачных запретов возвращает нас к теме Лилит и ее потомства, стремящихся к сожительству с людьми и плодящих демонов.

Любопытная версия о потомстве царя Давида представлена  в  «Слове о Сивилле пророчице и о Давиде царе»: свою «похоть» любвеобильный царь Давид собирал  в  сосуд, который однажды разбил слуга. «Гуска» съела траву, на которую попало семя Давида, и через некоторое время снесла яйцо, из которого появилось дитя женского пола; Давид приказал скрыть девочку « в  землю угорскую» и учить книжной премудрости. Имя дочери Давида было дано Мария, но за мудрость свою она получила второе имя — Сивилла, и именно она предрекла рождение Иисуса Христа от девы Марии «из жидовского рода».

Параллель к этому рассказу из средневековой западноукраинской рукописи, явно проецирующей библейский сюжет на местные реалии (ср. упоминание  в  тексте «угорской земли», т.е. Венгрии), находим и  в  южнославянской книжной традиции.  В  одном из рукописных сборников XV–XVI веков из коллекции М.Дринова находится сказание, согласно которому у «дочери» Давида, появившейся на свет из гусиного яйца и спрятанной отцом  в  далекие «горские страны», вместо ног были... гусиные лапы.

Так можно назвать феномен, определяющий взаимное отношение этнических соседей к важным датам «чужого» календаря. Именно к «чужому» празднику можно приурочить исполнение магических обрядов для достижения благополучия  в  хозяйстве.

Согласно гуцульскому поверью, на христианскую Пасху евреи обязательно хотят одолжить у соседей-христиан огня, потому что это хорошо для скота и приносит удачу. Значимость для хозяйственной магии «чужого» пасхального огня усиливается еще и тем, что пасхальный огонь — это «новый», впервые зажженный (иногда так называемый «живой» — т. е. полученный трением) огонь, следовательно, магическая сила его особенно велика.  В  свою очередь  в  Беларуси был распространен обычай накануне Пасхи разжигать и поддерживать огонь на погосте с помощью повозок, бочек, колес, украденных у евреев.

По наблюдениям гуцулов, евреи стремились как бы случайно принять участие  в  обрядовом обливании водой  в  «Волочильный понедельник» (понедельник после Пасхи), чтобы уберечься на весь год от коросты. Стремясь быть облитыми водой  в  пасхальный понедельник, евреи вели себя вполне  в  русле местной славянской традиции, где ритуал обливания как раз и способствовал получению здоровья и благополучия на весь год. Как отмечал П.Г.Богатырев, местные жители считали, что обряд обливания появился как раз благодаря евреям: « В  Верховине Быстрой и Вышнем Быстром мне объяснили, что обливание  в  понедельник и вторник пасхальной недели совершают  в  память о том, что после Воскресения Христова евреи обливали верующих, чтобы те не разгласили этой вести. По словам дьяка из Смерекова, когда Христос воскрес, евреи обливали толпу верующих, чтобы разогнать ее». Это свидетельство подтверждается материалами из с.Горынчево Хустского района Закарпатской области: «Католики обливаются <...> на другой день после Великого дня,  в  понедельник. Поливаются они  в  знак того, что, когда воскрес Христос, враги его кидали  в  народ яйца и водой обливали, чтобы люди не говорили, что Христос воскрес. У православных  в  память этого на Пасху варят и красят яйца» (запись 1946 года).  В  дни особо «магически значимых» праздников и славяне, и евреи исполняли одни и те же охранительные ритуалы, чтобы избавиться от происков нечистой силы. Так,  в  Закарпатье «на Юрья» (день св. Георгия), когда, согласно народным верованиям, ведьмы отнимают у коров молоко, и гуцулы, и местные евреи разжигали костры, чтобы не допустить ведьм к скоту; у костра все время должен был находиться стражник, чтобы никто не мог взять уголек от костра и таким образом навести порчу на коров.

 В  гомельском Полесье был записан рассказ о том, как еврей при помощи «универсальной» магии (используя общеизвестные  в  Полесье способы отгона нечистой силы) смог уберечь своих коров от ведьмы, которая  в  ночь на Ивана Купала пыталась пробраться к нему  в  хлев. Когда ночью голая ведьма пробралась  в  хлев, еврей стал повторять ее действия — что и заставило ведьму покинуть хлев. И славяне, и евреи использовали одни и те же обереги от нечистой силы, например, вешали  в  хлеву убитую сороку, чтобы защитить скот от «злого» (черта, ведьмаря).

Казалось бы, чем может грозить иноверцу нарушение праздничных запретов, соблюдаемых христианами, — ведь «чужой» находится как бы вне культурного пространства местной традиции, и ее установки на него не распространяются? Однако  в  Ошмянском уезде Виленской губернии рассказывали о глухонемом крестьянине, который отправился пахать на Бориса и Глеба. Соседи поспешили догнать его и знаками — крестным знамением  в  сторону церкви — объяснили, что сегодня праздник и  в  поле работать не годится. Глухонемой кивнул и дал понять, что он отправляется пахать не на свое поле, но на поле еврея.  В  то же время предосудительным для хозяина считалось, если на его «христианском грунте», арендованном евреями,  в  праздники велась работа, хотя бы и руками евреев.

Крестьяне Слуцкого повета также соблюдали запрет на работу на Бориса, опасаясь, что гром спалит посевы. Однако наниматься на работу «к другим людям или к жидам» можно, ибо известно, что грех за работу  в  праздник падает на того, кому «на корысть» идет эта работа.

Среди еврейских фольклорных текстов также имеются повествования о том, почему важно отмечать «чужие» праздники.  В  рассказе выходца из Галиции о праведнике рабби Менделе из Реминова говорится, как рабби однажды поздравил хасидов с Новым годом гоев. Удивленной аудитории рабби объяснил, что «Новый год гоев сулит хорошую подпись еврейскому народу — видит Г-сподь прегрешения гоев  в  их Новый год и вспоминает Свой народ. Сидит Он на троне и судит гоев  в  соответствии с их делами, но милосердием становится для евреев Его судейство».

Что касается обратной ситуации — почитания  в  какой-либо форме еврейских праздников славянами-христианами — фольклорно-этнографические своды конца XIX — XX века не содержат таких сведений. Исключением является трогательный рассказ потомка рабби Пинхаса из Беларуси «Ханукальная свеча Алексея» о том, как каждый год евреи со всей округи собирались  в  доме полесского крестьянина Алексея, чтобы отпраздновать Хануку. Алексей же устраивал для евреев праздник и сам принимал  в  нем участие по обету,  в  память о чудесно спасшей его ханукальной свече, свет которой указал ему дорогу из лесной чащи.