СТОЛЕТНИЙ МАРШРУТ: МОСКВА-БУДАПЕШТ-СЕВАСТОПОЛЬ

БОРИС ГЕЛЬМАН

За плечами этого человека 96 лет жизни. Он объездил почти весь мир, в Европе побывал во всех столичных городах, ездил в Пекин по приглашению премьер-министра Чжоу Эньлая тренировать китайских шахматистов. Такие маршруты записаны в биографию легендарного гроссмейстера Андре Лилиенталя — свидетеля важнейших событий прошлого века. И не только шахматных.

Андре Лилиенталь родился 5 мая 1911 года в Москве. Международный гроссмейстер, призер 12 крупных турниров. Чемпион СССР 1940 года. Один из тренеров сборной СССР, чемпионов мира В.Смыслова и Т.Петросяна.

Он давно завершил спортивную карьеру, но до последнего времени его нередко видели на крупнейших шахматных соревнованиях. В пресс-центре только ему разрешалось курить. Журналисты окружали столик, за которым Андре Лилиенталь анализировал партию, и цитировали его оценки в своих репортажах. Улыбчивый, доброжелательный, он привлекал всеобщее внимание.

Уже долгие годы Андре Лилиенталь живет на два дома: в Будапеште и в Москве, а летние месяцы проводит, кто бы догадался, — в Каче! Поди объясни коллегам, странствующим по всем континентам, где это и что это.

... За открытым окном дачи тихо плещется море Черное. На веранде — столик с шахматной доской, журналами, пепельницей. Утренняя гроссмейстерская норма — две сигареты.

— Андре Арнольдович, в вашей биографии, извините, не так просто разобраться...

— А я кое-что помню, помогу. Со слов родителей и по документам я родился в Москве, где в то время гастролировала на оперной сцене моя мама. Отец — электротехник и автогонщик — стал как-то вторым призером на трассе Москва–Петербург. Родители — венгерские подданные. Мы поехали в Будапешт, а отец остался в Москве. Вскоре нас разлучила война — Первая мировая. Отца, Арнольда Лилиенталя, интернировали в Оренбург. Позже семья распалась.

— Как же вам тогда жилось?

— Переживания сказались: мама потеряла голос, пришлось уйти со сцены. Она шила солдатские шинели. Едва хватало на пропитание троих детей. О нас заботился и дедушка — директор еврейской школы в Будапеште.

Не забылся и такой случай детских лет. Напротив дома, где мы проживали, находилась синагога. Однажды в тот район забрели подвыпившие студенты и поколотили многих прихожан, выходивших после молитвы. Когда через несколько месяцев они снова появились у синагоги их разметали крепкие ребята-ремесленники вместе со своими друзьями-венграми.

— Чем же вы стали зарабатывать на хлеб?

— Некоторое время я еще учился в 1-  й  Гражданской школе. А зарабатывать я стал вскоре после школы, окончив курсы портного. Мое дипломное изделие — мужской пиджак. И о себе потом мог позаботиться, и в годы советского дефицита коллег-гроссмейстеров снарядить на зарубежный турнир.

— Каков был ваш первый шахматный ход?

— Оказавшись безработным летом 1927 года, я пошел в профсоюз портных в Будапеште. Там собирались такие же «коллеги» по несчастью. С одним из них я подружился. Как-то собрались мы с ним на футбольный матч Австрия–Венгрия. Проходя через парк, он увидел шахматистов и засел за игру. Вскоре я показал билеты и часы. И, не выдержав, смахнул с доски фигурки. Что тут началось! Я сумел увернуться от кулаков разъяренных соперников. Потом мы помирились. И мой друг показал мне, как ходят шахматные фигуры. Через несколько недель я стал у него выигрывать. В кафе, где играли на деньги, я оставил немало форинтов, не сосчитать. Зато познакомился с одним мастером, который дал мне первые уроки тактики, узнал от него, что практики надо набираться в Вене, Берлине, Париже.

Ближе всего оказалась Вена. В кафе «Централ» я впервые увидел живого гроссмейстера Э.Грюнфельда. Но там я надолго не задержался. В Берлине в кафе «Кениг» мне показали бывшего чемпиона мира Эммануила Ласкера. Мы встретились с ним через несколько лет в турнирной партии.

Играл с завсегдатаями «Кенига» гроссмейстер Арон Нимцович. Там же я увидел тогдашнего чемпиона мира Александра Алехина. Мог ли я даже подумать, что этот шахматный гений пожмет мне руку за шахматной доской?

Я уже не представлял себе дальнейшую жизнь без шахмат. И тогда мне встретился человек, которого я считаю моим настоящим учителем — эмигрант из России гроссмейстер Савелий Тартаковер. Случилось это уже в Париже. В знаменитом кафе «Режанс» оказалось много любителей, в том числе и меценатов, которые платили за то, чтобы мы с Савелием Григорьевичем играли блиц «вслепую». Впервые я увидел приличную сумму в франках — наш заработок за игру в шахматы.

— Вам довелось играть со всеми чемпионами мира своего времени?

— Именно так: начиная с Ласкера и до Смыслова. С Ласкером — трижды. Одну партию выиграл и две свел вничью. С Капабланкой мы встречались четыре раза. Дважды сыграли вничью, один раз выиграл он, один — я. У пятого чемпиона мира гроссмейстера Макса Эйве я одну партию выиграл, два раза были ничьи. С Ботвинником такой счет: четыре раза выиграл он, дважды побеждал я.

С Алехиным я дважды играл на турнирах в Англии. В одной партии была ничья, вторую я проиграл. На турнире 1935 года я разделил второе-третье места с Алехиным. С ним мы подружились. Позднее очень сблизились с Василием Смысловым.

Среди моих партнеров были не только профессиональные шахматисты. Например, скрипач Давид Ойстрах. В начале 30-х годов я жил в Париже и регулярно играл в кафе «Режанс» с композитором Сергеем Прокофьевым.

Мой самый лучший турнирный успех — это победа на чемпионате СССР 1940 года. Тогда играли 20 сильнейших советских шахматистов, в том числе М.Ботвинник, у которого я выиграл, В.Смыслов, П.Керес, партии с которыми закончились вничью. Я не проиграл ни одной партии.

— Как вы вновь оказались в Москве?

— Рождественский турнир 1935 года в Гастингсе — один из самых памятных. Тогда я победил Капабланку. Эта партия получила первый приз за красоту и многократно печаталась в шахматных изданиях. Ее запомнил Роберт Фишер. Когда мы через много лет встретились с ним, он вместо «Гуд монинг!» говорил: «Е5 бьет F6! — решающий ход с жертвой ферзя в партии с Капой. Перед тем, как его сделать, я так разволновался, что прижег сигаретой пальцы. Неужели великий Капабланка пропустил этот удар? А через шесть ходов он поздравил меня с победой. Эту партию строгий Михаил Ботвинник назвал поразительным успехом. На следующий день его тренер передал мне приглашение на международный турнир в Москву. Не скрою, я был счастлив. Тем более, что эта поездка перевернула всю мою жизнь.

В столице СССР я поразился великолепным приемом. Участников турнира поместили в лучшую гостиницу «Националь». Рядом — Красная площадь, из окна номера виден Кремль.

В Музее изобразительных искусств на Волхонке зрительный зал был всегда переполнен. Стоял морозный февраль 1935 года, а любители, не попавшие на турнир, следили за ходом партий на демонстрационных досках на улице. Первые два места тогда разделили Михаил Ботвинник и Сало Флор, Эммануил Ласкер занял третье место, Хосе Капабланка — четвертое, мне пришлось довольствоваться только восьмым.

Через год турнир состоялся в Колонном зале Дома союзов. Первое место занял Капабланка. Десять участников играли друг с другом по две партии. Одну партию с Капой я свел вничью, но во второй он победил меня, взяв реванш за партию, которую проиграл мне в Гастингсе. Михаил Ботвинник на этом турнире занял второе место.

На этих турнирах я познакомился со своей будущей женой Евгенией Михайловной.

— Как вы, повидавший к тому времени почти все европейские столицы, приживались в СССР?

— На первых порах многое меня удивляло, я попадал в нелепые и смешные ситуации. Как-то в свободное время на московском турнире ко мне подошел администратор и предложил пойти к Ленину. Я часто слышал эту фамилию, видел много портретов и сразу согласился. Я с гордостью спросил Сало Флора, приглашен ли он к Ленину. Мой друг совершенно серьезно ответил, что, к сожалению, занят и пойти не сможет. Но предупредил, что к Ленину принято приходить в смокинге. Я, естественно, бросился разыскивать соответствующий костюм. Можете представить, как я чувствовал себя в смокинге в мавзолее и что я сказал потом добрейшему Флору.

Но в дальнейшем со мной рядом была Женечка, и на такие шутки я больше не попадался. Те полвека, прожитые вместе, я считаю самыми счастливыми.

— Шахматы использовались и как политическая ширма?

— Представьте, в захваченной Европе гитлеровские власти проводили шахматные турниры, но на «арийской» основе. В концлагерях и гетто погибло несколько известных шахматистов. В Голландии фашисты убили мастера Сима Ландау, у которого я останавливался в Амстердаме. Давид Пшепюрка играл на шахматной Олимпиаде в августе 1939 года в Буэнос-Айресе за Польшу. Он вернулся домой и погиб в Освенциме. Гроссмейстер Мигель Найдорф остался а Аргентине. После войны он узнал, что потерял в Варшаве мать, четырех братьев, жену и маленькую дочь — более тридцати родственников.

После прихода к власти Гитлера покинул Германию экс-чемпион мира Эммануил Ласкер. Сначала он перебрался в Лондон. Затем после Московского турнира 1935 года вместе с женой остался в Москве. Мы с женой часто их навещали. Они говорили только по-немецки и по-английски, а надо было им помочь освоиться в советской столице. Я всегда смотрел на Ласкера как на библейского мудреца. Ему, доктору математики и философии, предоставили работу в Академии наук СССР. Выступая на турнире в Англии, он представлял Советский Союз. В 1937 году Э.Ласкер с женой поехали навестить дочь и внуков в США. Там экс-чемпион мира скончался в январе 1941 года. А мы с моим самым близким другом Сало Флором нашли спасение в Советском Союзе.

— Как гроссмейстеру в застойные времена повезло жить и в Москве, и в Будапеште?

— В начале войны моему старшему брату Карою удалось пробраться через всю оккупированную Европу в Лондон. Об этом я узнал через много лет, разговаривая с журналистом, который был знаком с Кароем. Я сразу позвонил брату. Но вскоре у меня начались проблемы с поездками на зарубежные турниры. Оказавшись в середине 1970-х годов в Будапеште, я наведался к Яношу Кадару, мы с ним учились в одном классе. Благодаря ему шахматы в Венгрии процветали. Он предложил мне возвратиться в Будапешт, добавив: «Вместе с женой. С Москвой мы договоримся».

Теперь у нас в Будапеште квартира, где постоянно бывают гости. Одно время жил у меня и Бобби Фишер. О Яноше Кадаре я сохранил самые добрые воспоминания.

— Ныне создается впечатление, что интерес к шахматам, по сравнению с десятилетием противоборства Гарри Каспарова и Анатолия Карпова, заметно снизился. Да и чемпионов мира появилось несколько.

— Пожалуй, гроссмейстеров, равных им по мощи, сейчас нет. Но Крамник, Ананд, Топалов не так уж и отстают. Особенно Владимир Крамник, который сумел получить корону от Каспарова. Он бывал у меня в Будапеште. Очень интеллигентный, симпатичный молодой человек, достойный чемпион мира.

— Кто из украинских шахматистов близок сейчас к шахматной вершине?

— Еще не израсходовал весь свой громадный творческий потенциал Василий Иванчук. Очень талантлив молодой симферопольский гроссмейстер Сергей Карякин.

— Андре Арнольдович, за восемь лет поездок в Качу ваше мнение об этом месте не изменилось?

— В Крым мы ездили еще с Евгенией Михайловной. Ей очень помогал ялтинский воздух. А моя нынешняя жена Олечка облюбовала Качу, и я чувствую себя здесь чудесно, лучше, чем на Лазурном берегу. Природа, море, фрукты — мне все по душе. Каждое утро я плаваю. Удовольствие необычайное, заряд бодрости на целый день. Я очень признателен Качинскому мэру — я так называю Василия Онищука. Он заботливый человек, всегда оказывает мне внимание, наверное, как коллега. Ведь его сын Саша — международный гроссмейстер, чемпион США. Здесь я встречался со многими любителями шахмат, однажды даже устроили матч с участием младшей дочери Василия Ильича — Анны, теперь она уже международный мастер.

— Как вы знаете, Севастополю в будущем году исполняется 225 лет. Наш город мог бы стать местом крупного международного турнира?

— Ваш воспитанник Саша Онищук известен во всем шахматном мире. На его призыв откликнутся многие гроссмейстеры. А если спросят меня, то я посоветую: Севастополь заслужил увидеть в юбилейный год сильнейших шахматистов мира. Замечательный город, замечательные люди!

— Благодарю за интервью, Андре Арнольдович. Приезжайте в Севастополь на свой 100-летний юбилей.

— Обязательно постараюсь.