«ЧЕРТА ОСЕДЛОСТИ» ЛЕВИТАНОВСКОЙ МУЗЫ

НАТАЛЬЯ ЧЕТВЕРИКОВА

Раввинское свидетельство и 15 рублей,   Б-г  весть как собранных, были приложены к одному из прошений о поступлении в Московское художественное училище живописи, ваяния и зодчества. Училище переживало пору расцвета, когда в сентябре 1873 г. в класс вошел застенчивый мальчик — Исаак Левитан — в бедном костюме и старых ботинках. С тяжким грузом воспоминаний о старшем брате Авеле и сестрах, о том, как отец в поисках грошовой работы обивал пороги богатых домов, о безнадежной нищете и своем сиротстве. Еще в детстве, бывало, убежит он куда-нибудь в рощу и словно застынет, глядя вдаль: «Погодите, увидите, что я из всего этого сделаю...»

В те годы в русской живописи были в моде «швейцарские виды» да сухой, «без струнки» Шишкин. Тон задавала «идейная», народническая эстетика. Молодежь вела шумные дебаты о роли искусства, а экзальтированный Левитан то встанет на колени «во вселенской молитве» перед расцветшим шиповником, то катается от смеха и дрыгает ногами, когда друг Антоша Чехов читает свои юмористические рассказы. В России набирало силу палестинофильство, возникали кружки «Друзей Сиона». После первого покушения на Александра II евреям запретили жить в Москве, а убийство царя отозвалось еврейскими погромами на юге империи. Левитан скрывается в подмосковных деревнях, пишет этюды, играет в крокет с уездными барышнями и переживает внутренний разлад: отход от веры отцов, неизбежность ассимиляции и увольнение из училища «за непосещение классов».

Меланхоличный и на редкость красивый, Исаак был похож на одного из библейских юношей, которым уготована великая судьба. Левитан сближается с кругом художника Поленова, появились новые знакомства, влиятельные друзья: Мамонтовы, Остроуховы, Коровины... Самолюбие «неклассного художника» Левитана было удовлетворено — он завоевывает признание, а его картины покупает сам Третьяков!

Но в имении Бабкино, где жили Чеховы, с беднягой «Левиафаном» стало твориться что-то неладное: уехал, вернулся, хотел удавиться... Поселился в соседней деревне, и вдруг — записка от хозяев: мол, Тесак Ильич (так они величали своего постояльца) стреляться изволил... Он смертельно влюбился в Машу Чехову. А «милый друг Антоша», желая уберечь сестру от возможных страданий, не подозревал, что, может быть, уберег ее и от счастья.

Заглушая тоску, Левитан отправляется на этюды в Саввинскую слободу, но уже не один, а в компании с Софьей Кувшинниковой, своей новой ученицей. Он стал другом ее дома, в котором бывали актеры, художники, музыканты. Хозяйка встречала гостей в экзотических нарядах и предлагала «веселый хмель живого разговора». Чехов описал атмосферу этого «салона» в рассказе «Попрыгунья»: муж — врач, друг — живописец, а в гостиной — рамы с зонтами, мольберты с кинжалами; столовая же была в русском вкусе: лубочные картинки, лапти и серпы, коса и грабли... Кувшинникова слыла эксцентричной особой. Она хотела быть музой и носила хитоны цвета «смеси тюльпана, солнечного заката и преступной страсти». За склонность к хитонам Чехов прозвал ее «Сафо». Софье Петровне было 39 лет, она пользовалась успехом и была на короткой ноге со многими знаменитостями. Художники писали ее портреты, ей посвящали стихи, о ней упоминали в мемуарах. Левитан закружился в вихре, а Софья стала его чутким другом, оберегала от меланхолии и сопровождала на этюдах.

Тихий приволжский Плес привык к пришельцам — к белым зонтам, под которыми они работали, и даже к странным повадкам «бабы, шляющейся с мужиками на охоту». Кувшинниковой хотелось жизни иллюзорной, легкой, неземной — душа настойчиво требовала безумств. Над рекой кружили чайки; когда Левитан вскинул ружье и выстрелил, белая птица, кувыркнувшись в воздухе, шлепнулась на песок. Обоим было ее жаль, и он бросил под ноги дамы «свой скверный поступок» — убитую чайку. Лунная ночь, стога, лесок вдали и тишина, нарушаемая чуть картавым левитановским говором: «Сплошной я психопат...». «Жилось нам удивительно хорошо», — вспоминала Кувшинникова.

Левитан был на гребне волны и окружен поклонницами: поэтесса Татьяна Щепкина-Куперник посвящает ему стихи, баронесса Вульф приглашает в свое имение, где он пишет русалочий омут, и этот «драматический ландшафт» снова купит Третьяков. Кувшинникова музицировала, и всевозможным ее выходкам не было конца, а Левитан, отдавая обильную дань светской жизни, вдруг начал писать «Владимирку» — страшный каторжный путь арестантов, «крамольный» для выставок сюжет. В самый разгар работы над картиной, осенью 1892-го, художник вновь оказался жертвой гонения. Новый московский генерал-губернатор великий князь Сергей Александрович, известный антисемит, распорядился выслать из Москвы всех евреев-ремесленников, а подозрительных отправить тюремным этапом. В городе хозяйничали Союзы русского народа и Михаила архангела, всюду рыскали «черносотенцы». Левитан опять спасся бегством. Кувшинниковы подняли на ноги всех, кого могли, и в ход пустили свои связи. Около года тянулось решение «левитановского вопроса».

Горечь переживаний обострила его мировосприятие: в этюдах появилось что-то тревожное и неустойчивое, за горизонтом словно обрывался куда-то в пропасть весь мир. На сей раз гонимых приютило имение Ушаковых. Сказочный вид на озеро, полутени, закат, звуки рояля...

Но идиллическая жизнь нарушилась, когда в соседнее имение Горка приехала хозяйка, Анна Николаевна Турчанинова, с дочерьми. Завязалось знакомство, перешедшее в новое увлечение Левитана. Софья Петровна уехала.

Что за женщина сменила «Сафо»? Она напоминает героиню мопассановского романа «Сильна, как смерть», которая сделалась подругой художника. Это беспокоит Чехова, он досадует и о творчестве Левитана тех лет: «... Пишет уже не молодо, а бравурно. Пейзаж невозможно писать без пафоса, без восторга, а восторг невозможен, когда человек обожрался». Вскоре Чехов получает письмо от Турчаниновой: «Левитан страдает сильнейшей меланхолией, доводящей его до ужасного состояния. В минуту отчаяния он желал покончить с жизнью 21 июня...» Чехов узнает причину — старшая дочь Турчаниновой влюбилась в Левитана. Оправившись от депрессии, он с ружьем вышел к озеру и возвратился с убитой чайкой, которую бросил к ногам своей дамы: «Скоро таким же образом я убью самого себя». От столь эффектного жеста Чехова покоробило: кругом первобытная дикость, дороги кислые, сено паршивое, а тут — великосветская трагедия!

«...Я художник, я странный человек, — признается герой «Дома с мезонином», — я издерган с юных дней неверием в свое дело... я бродяга...» А самодовольная героиня служит народу: школа, аптечки, библиотечки — и ставит искусству идейные задачи. Левитана раздражала эта «земская» дама, ее указующий перст, а также, вероятно, и ее прототип. Левитан по-прежнему красив, на него заглядываются на улице, на выставках, в театрах. Из своей мастерской он спускается изнеженный, усталый, но великолепный — в нарядном бухарском халате, с белой чалмой на голове. На одной из выставок Николай II заметил Левитану, теперь уже академику живописи, что он-де стал выставлять незаконченные картины. «Импрессионизм и я — две вещи несовместимые», — с апломбом заявил царь. Королева сцены Ермолова также сетовала, что знаменитый художник «обратился в декадента-мазилку».

Весну 1899-го он проводил в деревне и наблюдал из окна, как буйствует сирень. Стало трудно дышать. Встревоженная, приехала из Петербурга Турчанинова. «Упадок полный, — пишет она Чехову о здоровье Левитана. — Ужас закрадывается в душу, но я не унываю. Не верю, что не выхожу...»

Художник ушел из жизни 22 июля 1900 г. в самом расцвете таланта. На старом еврейском кладбище долгие годы простоит забытый черный памятник, а через 41 год прах Левитана перенесут на Новодевичье кладбище. Перед смертью Исаак Ильич распорядился уничтожить все письма из своего архива.