ВЕЧНЫЙ СТРАННИК ЛАЗАР СЕГАЛ

М.ШКЛЯРЕВСКАЯ-КРУЧКОВА

Его называли — да и сам он называл себя — вечным странником. Может быть, потому, что отождествлял себя с народом, из которого вышел и который считал своим до конца дней, народом вечно гонимым, странствующим. Но и потому еще, что сам тяготел   к  вечному движению, в каждой своей ипостаси оставляя след значительный, несмываемый, какой оставить может только большой художник. Лазар Сегал — имя мирового звучания и значения. Сегал почитается художником и бразильским, и немецким (ведь он был в числе провозвестников немецкого экспрессионизма), и еврейским. Одним из лучших мастеров иудаики прошлого века.

«Под полной луной мудрецы этого местечка убегали в свое тихое гетто, чтобы соединиться в горячей молитве для еще более далекого путешествия сквозь враждебную ночь», — так описал картину Сегала глашатай экспрессионизма, поэт и критик Теодор Деблер, предрекший двадцатилетнему парню мировую славу. «И это будет трудное путешествие  к  славе», — добавил тогда в Дрездене российский академик Леонид Пастернак, тоже покинувший охваченную революционным пожаром и чадом Россию.

Неудивительно, что имя Сегала в советские десятилетия замалчивалось, как и имена великих Сутина, Шагала, Цадкина, Кандинского. Еще бы! Эмигранты, беглецы, предатели, еще и посмевшие где-то там, за бугром, прославиться!

Родившийся в бедной семье виленских евреев Сегал рано ощутил себя художником. Учиться начал «на казенный кошт» в родном Вильнюсе (в Академии рисунка, где незадолго до него учился Сутин), потом в знаменитом Дрезденском институте искусств, преподавателем которого стал в 20 лет. Вместе с Отто Ланге, Лионелем Файнингером, Василием Кандинским Сегал создал в живописи особый язык экспрессии, а соединив немецкий экспрессионизм с традициями импрессионистическими, добавив соль символизма и жгучий перец примитивизма, выработал свой неповторимый стиль, стиль Сегала, проявивший себя уже в раннем полотне «Вечные странники».

В молодости его носило по всей Европе, потом добрался до Бразилии, вернулся в Вильнюс, поработал в Берлине, побывал в Питере, где успел выставить свои авангардистские работы, вызвавшие взрыв откликов. В Вильнюсе написал незабываемые, никем на столь высоком уровне не повторенные урбанистические пейзажи, подчеркнув бездушную красоту города и уродство его гетто. Занесло его снова в Дрезден, где сделал серию интересных рисунков. Это «Женщина с руками в карманах», «Женщина с руками у лба», выразительнейший «Голод» — девушка с протянутой рукой. Она просит не только хлеба — помощи, участия, сострадания. Эти карандашные наброски послужили позднее эскизами  к  знаменитой «Вдове», воспринимаемой как символ женского одиночества и тоски. Но удивительно, как сумел художник сквозь вязь линий, сквозь давящий черный цвет и сгустки отчаяния прорисовать чуть заметные, едва проклюнувшиеся ростки надежды. Во взгляде слезами наполненных глаз, в готовящемся жесте бессильно заломленных неподвижных рук.

В первый раз увидела я этот ошеломивший меня шедевр несколько лет тому назад, когда в нью-йоркском Еврейском музее проходила выставка работ Сегала, представленных сегаловским музеем в Сан-Паулу, а потом — на стенде этого музея во время недавней поездки в Бразилию, где Сегал почитается как один из лучших художников, а творения его — как национальное достояние; музей же именуется государственным.

Уже в Бразилии, куда художник уехал в 1924 году и где окончательно осел, и была написана «Вдова». Боль своей юности Сегал привез с собой. Передо мной — мастерски выполненная, невероятно экспрессивная литография «Боль»: взывающая  к  небесам о помощи, исторгающая крик отчаяния женщина.

Но, разумеется, не одни воспоминания диктуют художнику волнующие сюжеты его картин. Он — в новой, покорившей его воображение и его сердце стране, в быт, суть, жизнь которой он вжился и которую полюбил. «Торговцы в лодках», «Манговая пара» — подобно Гогену Сегал какое-то время фокусирует внимание на красочном примитиве, но очень быстро делает его лишь составляющей своей живописи: экзотические пейзажи, неожиданные ракурсы, непривычные лица. И картины, и рисунки его начинают «одушевляться», и внешняя красивость наполняется высоким смыслом, становится одухотворенной и экспрессивной. Создаются такие работы, как «Мулат», «Молодой негр»; пейзаж приобретает фантастические орнаментальные формы. Он будто озвучен, он говорит с нами языком красок и чувств.

И вот уже на новом витке понимания художником его новой страны, ее изменчивой души, ее людей с их бедами, с их трудной и голодной жизнью под звуки несмолкающей самбы появляется «Красный холм». Это картина возведена бразильцами в ранг культа. Бразильская черная мадонна с младенцем по-шагаловски вознесена на крышу дома, но она не парит, а по земному прочно уселась, прижимая  к  себе сынишку и не пряча ни гордой своей стати, ни бьющей через край сексуальности.

— Не это ли полотно дало повод называть Сегала бразильским Шагалом? — обращаюсь я сразу  к  трем моим собеседникам — сотрудникам сегаловского музея Селене Кунито, Фаусто Кобралу и Роберте Кутиньо.

— Лишь в определенной степени,— говорит Роберта. — Это прозвище — не гипербола, бразильцы хотят подчеркнуть свое огромное уважение  к  творчеству одного из самых знаменитых и ценимых своих художников. Его картина — воплощение гордой и мятежной души нашего народа. И еще — это апология бразильской женщины, гимн ее красоте, трудолюбию, умению любить и жертвовать.

— Кстати, — вступает в разговор Селена, — Сегала еще называли южноамериканским Сезанном. Но нет, Сегал — сам по себе. Глубинным психологизмом поражают многочисленные портреты Сегала, а женщины всегда несут отсвет некоего таинства. Это и портреты его первой, оставшейся в Европе жены Маргарет, которую любил он мучительно. И обретенной уже в Бразилии Изабеллы, с которой прожил жизнь. И замечательные портреты никогда не теряющих присутствие духа, жизнерадостных бразильянок.

Апофеозом творчества Сегала стал набатно прозвучавший по всему миру «Погром». Написанный в 1937 году, он обратил внимание сонного человечества на начавшееся в гитлеровской Германии тотальное уничтожение евреев — убитые дети, замученные старики. Слово «погром» перестало нуждаться в переводе и вошло не только в португальский но и во многие другие языки. Гитлер приказал внести имя Лазара Сегала в списки врагов рейха.

— Музей наш особый, пользующийся огромной популярностью, — сказала, прощаясь, Роберта. — В этом доме была студия художника, жила его семья. После его смерти сыновья создали здесь мемориальный музей, который и взяло под опеку государство. Но сын художника, Мауриско, и его внуки — частые гости здесь. И это не только музей, но и культурный центр, где организуются выставки, лекции, концерты.

Чрезвычайно интересна архитектура всего музейного ансамбля, спроектированного известным бразильским архитектором Григорием Варшавчиком, тоже выходцем из России, одесситом. Он и Сегал были женаты на сестрах. Друг с другом они говорили по-русски, обменивались русскими книгами, живо интересовались всем, что происходит в России, особенно в годы войны. Это ведь очень трудно, невозможно даже — отсечь мысли и память о стране, где ты родился и рос.