НЕМОЛКНУЩЕЕ ЭХО

  Л .ЛАПУЭНТ

Когда уходит Человек, звук его шагов
затихает в пространстве, но еще
долго слышится во времени.
Ф. Кривин 

В начале 1970-х годов, вероятно, даже в те дни, когда Шимон Маркиш готовился эмигрировать в Швейцарию, всесоюзная фирма грамзаписи «Мелодия» выпустила альбом «Голоса писателей». Благодаря Льву Шилову, литературоведу и писателю, который «намыл» драгоценные акустические крупицы с восковых валиков фонографа, с шипящих и шуршащих патефонных раритетов, с матриц звукозаписи, невесть каким чудом уцелевших, вновь зазвучали голоса Льва Толстого и Максима Горького, Александра Блока и Сергея Есенина, Владимира Маяковского и Ивана Бунина, поэтов «Серебряного века» и «Серапионовых братьев».

Появление этого альбома стало событием для русскоязычных интеллектуалов СССР. Интеллектуальная элита, вне зависимости от места обитания: будь-то Радомышль, Москва, Ереван, Вильнюс, Рига, Тбилиси, — охотилась за одними и теми же книгами, пластинками, фильмами, периодическими изданиями, а кому позволяли средства — за предметами искусства. Некий искусствовед из Эрмитажа, разъезжавший по Союзу с циклом лекций «Судьбы прославленных шедевров» и развлекавший публику альковными историями из жизни владельцев замечательных художественных собраний, удачно описал аналогичную ситуацию эпохи самодержавия: «Интеллигенцию тогда называли дворянами».

Голоса, зазвучавшие, преимущественно, эхом из вечности, произвели большое впечатление. Это была живая история культуры «страны рассеяния», по еврейскому «галутному» обыкновению воспринятая и впитанная как собственная, обретшая тембр, интонацию, индивидуальные оттенки: придыхание, оканье, грассирование, громогласность, надрыв, или интеллигентскую медлительность и раздумчивость.

Интуиция (в те поры — едва ли не единственный неконтролируемый источник) подсказывала, что должна существовать литература, отражающая бытие народа, вкладывающего душу в жизнь любой «страны рассеяния», народа наблюдательного, талантливого, за словом в карман не ныряющего, обогащающего любую культуру, в культурологическом смысле этого понятия, т.е. науку, технику, быт, искусство, систему взглядов, экономику, способы общения и пути сообщения. Причем, литература «собственного производства», заведомо превосходящая «Жидовскую кувырколлегию» Лескова, чеховскую «Скрипку Ротшильда» и купринского «Гамбринуса».

«Родной голос», а вернее — многоголосье еврейских писателей и публицистов, конца XIX — начала XX века зазвучало, «громаду лет прорвав», в 2001 году, когда книга с таким названием, безыскусно заявленная как «Книга для чтения» вышла в издательстве «Дух і Літера». И это в полном смысле слова «открытие» состоялось благодаря Шимону Маркишу — составителю сборника. Прозаическое понятие «составитель» лишено «творческого ореола» авторства. Но для множества читателей, утоливших многолетний голод такой литературы и жажду знакомства с миром, о существовании которого смутно подозревали, Шимон Маркиш — соавтор каждого из писателей, извлеченных им из небытия или забвения. «Книжка меня обожгла, — написал в статье, посвященной памяти Шимона Маркиша, его давний друг Сергей Юрский. Он меня познакомил с тем, чего я не ведал».

Для многих книга стала двойным открытием. Читателю предстояло познакомиться не только «с преданьями старины глубокой и недавней истории», но и с блестящим слогом составителя — ученого, филолога, публициста, знатока русско-еврейской литературы, автора этой дефиниции в «Краткой еврейской энциклопедии» (Иерусалим– Москва).

Отклик первый. Знакомство: «Вначале слово безраздельно мной владело…»

Беглый взгляд на книгу может пробудить ощущение легкого скепсиса. Дизайн, название, подзаголовок — «Книга для чтения»— все выглядит несколько архаично и провинциально. Но стоит лишь пробежать первые строки предисловия, как высокомерие искушенного читателя улетучится. «Всего и надо, что вглядеться…». Шимон Маркиш, составитель сборника и автор вступительной статьи, сумел предвосхитить многие вопросы, возникающие у небезразличного читателя, вплоть до недоумения по поводу пресловутого «Книга для чтения». Ибо — для чего же еще? Как уже было замечено, дизайном своим непритязательным это издание не может украсить интерьеры обиталищ современных снобов. Вот это «Для чтения» должно обозначать, что, в отличие от хрестоматии, или антологии, предлагаемая книга — не «учебное пособие» и не «предмет для изучения», в процессе освоения которого приходится мобилизовывать волю и чувство долга. Но — действительно интересное, захватывающее чтение (которое правильнее было бы назвать «чтиво», если бы не иронический оттенок, подпортивший репутацию совершенно нейтральному понятию, обозначающему не более чем объект чтения).

Могу подтвердить «под присягой», что воплотить свой замысел составителю удалось. Книга читается «неотрывно», с неослабевающим интересом, «от корки до корки», как «проглатываются» в детстве впервые попавшие в руки удивленного и благодарного читателя детектив или приключенческий роман с затрепанными от нетерпеливого перелистывания страницами. И это закономерно, хотя жанр произведений, вошедших в сборник, совершенно иной. Интерес и напряженное внимание читателя исчерпывающе объясняется единственно возможным названием книги: «Родной голос». Все эти большей частью печальные, иногда окрашенные юмором, еврейские истории рассказаны родными голосами, хотя и очень разными по тембру и настроению. Все сюжеты живут в генетической памяти каждой еврейской души. Все чувства либо понятны, либо просто знакомы. Все типы узнаваемы. (Люди остаются прежними — меняется только исторический антураж их бытия, и традиционные амплуа воплощаются другими исполнителями.)

Но вот рассказчики — обладатели столь знакомых голосов — кто они? Их имена, за редким исключением, малознакомы, а то и вовсе позабыты. Вслед за Шимоном Маркишем, предпославшим представляемой «Книге для чтения» не менее интересную и познавательную «Книгу для чтения» в миниатюре — блистательно написанную вступительную статью: емкую и многоаспектную, — читатель делает первые шаги, ведущие в «Затерянный мир» еврейских писателей и журналистов, действовавших на поприще русской словесности в конце XIX — начале XX века. Этот неожиданно мощный пласт культуры был едва ли не полностью погребен под более поздними наслоениями, нанесенными турбулентными потоками истории, отнюдь к евреям не благоволившей. «Как некий Рим, который так и не отрыли». Судьба этого Рима оказалась более счастливой благодаря Шимону Маркишу.

Евреи, населившие сборник по воле составителя и авторов, очень разные: лукавые и хитроватые; беспомощные и фанатичные; независимые, диковатые или тонкие, аристократичные; наделенные автором симпатией, или вызывающие неприязнь. Все они — живые люди, и многие — предтечи самых разных персонажей последующих лет и книг. Можно угадать среди них Ивана Бездомного и Фроима Грача — этого «…грубияна среди биндюжников». Есть и небывалый для читателя, воспитанного на вызывающих щемящую жалость смиренных героях Шолом-Алейхема, «известный негоциант Нафтула Клоц» (рассказ в рассказе «На водах» Павла Левенсона), готовый «спустить все свое состояние, весьма значительное, чтобы настоять на своем». Причем, тягаться Клоц собирается не с евреем, а с польским шляхтичем, предложив ему «дуэль на сожженных сотенных ассигнациях», которые все равно «сгорели бы» в процессе судебного разбирательства. Однако вскорости его сиятельство, глядя, как Нафтула Клоц бестрепетно зажигает пятую или шестую ассигнацию, издал вопль: «Не хцем процессовать! Не хочу судиться)». Столь же неожидан, как Нафтула Клоц, и герой рассказа «Ливерант» Александра Кипена. Торговец лошадьми Арон Гец — поэт своего дела. Кроме всего прочего, этот еврей пользуется безусловным авторитетом у мужиков-молокан, покровительствует обедневшему помещику — коннозаводчику, с отцом которого был дружен, и сохраняет человеческое достоинство, не заискивая ни перед урядником, ни перед приставом, сладострастно гоняющимися за ним.

Некоторые имена «терра инкогнита» русско-еврейской литературы, представленные в сборнике, окажутся знакомы читателю. Разными конъюнктурными обстоятельствами они и прежде «выносились» на поверхность общественного бытия. Зеэв Жаботинский здесь как автор изысканной прозы. Андрей Соболь, «возвращенный» читателям журналом «Огонек» конца 80-ых, предпочитавший «писать» евреев хозяевами положения, а не потенциальными жертвами погрома. Исаак Бабель, смачно живописавший Одессу налетчиков и с бесстрастностью натуралиста — контингент Конармии. Лазарь Корнман, публиковавшийся под псевдонимом Кармен. Путевые заметки Лазаря Корнмана под названием «В тумане», занявшие в газете «Еврейская жизнь» (№ 1 за 1915 год) всего три столбца, охватывают множество событий и аспектов многотрудного путешествия «эмигрантов-евреев, едущих в Палестину». Издевательства матросов, развлекающихся тем, что гоняют по кораблю с места на место многодетные еврейские семьи, конформизм пассажира второго класса, «ловко прячущего свое еврейство», и в противовес ему — «символ неумирающего еврейства»— молодого еврея на носу корабля, совершающего у всех на виду обычную утреннюю молитву.

Многих авторов сборника читателю предстоит для себя открыть. Стоит ли медлить?

И было после этого: «Однажды, став зрелей…»

Стоит ли медлить с тем, чтобы взять в руки книгу еще раз?

И распахнуть ее на истории о взятии крепости, падение которой было так же важно для нападавших, как падение Мецады для римлян. И по той же причине. «Осада Тульчина», написанная на материале исторических хроник XVII века «отцом русского декадентства» — выкрестом Н.Минским.

Или неожиданно «зацепиться» взглядом за пять столбцов «недельной хроники еврейского ежемесячника «Восход», написанных Семеном Фругом в 1886 году и названных «Итоги». Это история о сбывшемся предостережении Мордехая, обращенном к Эстер: «Не тщись избежать опасности, грозящей всем евреям». «Настоящая аристократка», знакомая полковницы Хиреевой, принимавшая у себя в доме станового Оглоблю, прочившая свою дочь Соничку «в жены офицеру», не укрылась за «хрупкой броней скороспелого аристократизма» от внимания погромщиков. Нашлись на «святой Руси опытные физиономисты...»

Или печально улыбнуться пафосным рассуждениям героя рассказа С. Ан-ского «Книга», написанного в 1910 году. Сын выходца из польского местечка, «лошадиный патриот», «свободомыслящий жокей», как иронически называет автор своего персонажа, «с виду — настоящий пруссак» еще не подозревает, что произойдет с ним в 1930-е. Он погибнет, как Эндрю Кабош, чемпион мира по фехтованию, олимпийский чемпион 1932 и 1936 годов, один из прототипов фильма Иштвана Сабо «Семья Зоненшайн». А пока «пруссак» кичится тем, что семнадцать раз брал призы для «фатерлянда», потому что «Немец всегда должен быть впереди»…

И восхититься убежденности и мудрости его отца: «Евреи должны вернуться к Талмуду — иначе и быть не может!»

Увы, голос Шимона Маркиша сегодня звучит эхом. Он «присоединился к народу своему», к родным голосам, доносящимся издалека. Но созданная им «Книга для чтения» — это «Книга для эволюционирующего еврейского самосознания», побуждающая обращаться к ней вновь и вновь, отбирая и осмысливая сюжеты, соответствующие уровню взросления души.

Родной голос. Страницы русско-еврейской литературы конца XIX — начала XX в. Книга для чтения: Сост. Шимон Маркиш. — К., «Дух і Літера».