|
Страница 103 из 149
Тем не менее, какого-то военного заговора против Дрейфуса не существовало, все действовали добросовестно. Единственным исключением был майор Анри, который фабриковал улики против Дрейфуса. Кампания была развернута Дрюмоном и ассумпционистами. Именно «Либр Пароль» первая сообщила, что офицер-еврей тайно арестован за измену. Задолго до суда, еще 9 ноября 1894 года, газета объявила, что у этой «измены» - «еврейский след». К охоте на ведьм присоединилась и «Круа». Расстроенные лидеры еврейской общины, в том числе пять армейских генералов, попытались замять дело. Когда Дрейфус был осужден и отправлен на остров Дьявола, они примирились с его виной, очень ее стыдились и хотели бы, чтобы все это быстрее забылось. Семья Дрейфуса была убеждена, что он невиновен. Но они пользовались услугами осторожных адвокатов, которые работали без шума, потихоньку собирали свидетельства и надеялись на помилование - типичная и традиционная реакция евреев на несправедливость.
Однако Герцль был не единственным евреем, который пришел в ярость и стал действовать. Другим был Бернар Лазар (1865-1903), чье настоящее имя было Барух Хагани, молодой писатель-символист из Нима. Он верил в полную ассимиляцию, и его можно было бы считать анархистом. В этот раз его впервые по-настоящему задел еврейский вопрос. Он стал наводить справки, но встретил ледяное отношение семьи Дрейфуса. Его возмутило отсутствие реакции среди евреев. «Что за мерзкая привычка, - писал он, - оставшаяся от прежних преследований: получать удары и не протестовать, гнуть спину в ожидании того, что гроза пройдет, и притворяться мертвым в надежде, что молния не ударит». Его собственное расследование убедило его, что Дрейфус - невинная жертва ложного обвинения. В конце 1896 года он издал (в Брюсселе) памфлет «Юридическая ошибка: правда о деле Дрейфуса». В нем впервые с еврейской стороны ставился вопрос об антисемитизме: «Он был арестован, потому что еврей; он был осужден, потому что еврей, и по той же причине в его пользу не слышно было голосов ни справедливости, ни правды». Согласно Лазару, Дрейфус был типичным еврейским мучеником:
«Он воплощает в себе не только многовековые страдания народа мучеников, но и его нынешнюю агонию. В его лице я вижу евреев, томящихся в русских тюрьмах… румынских евреев, лишенных прав человека, евреев Галиции, которых заставляют голодать финансовые компании и грабят крестьяне-фанатики, подстрекаемые священниками… алжирских евреев, избитых и обворованных несчастных иммигрантов, умирающих от голода в гетто Нью-Йорка и Лондона, всех тех, кого отчаяние заставляет искать пристанища в дальних уголках населенного мира, где они надеются найти, наконец, справедливость, которую лучшие из них провозглашали для всего человечества».
Лазар не ограничился этим памфлетом. Он умолял видных евреев заняться этим делом и добиваться его пересмотра. У него появился честный и сильный сторонник: Жозеф Рейнах, крупный еврейский адвокат. Это качнуло весы настроений еврейской общины - дело начинало становиться серьезным. К нему примкнуло много еврейской молодежи, в том числе и Марсель Пруст. «Я был первым дрейфусаром, - писал он впоследствии, - потому что это я пошел просить подписи у Анатоля Франса». Это была «петиция интеллектуалов», вокруг которой постарались сплотить выдающихся писателей. Попытка оказалась успешной в том смысле, что она заинтересовала и радикалов-неевреев. Среди них был и Эмиль Золя, в то время самый популярный писатель Франции. Он разобрался в деле, написал огромную статью в защиту Дрейфуса и отдал ее растущему политику Жоржу Клемансо, который издавал либеральную газету «Орор». Именно Клемансо принадлежала идея напечатать ее на первой полосе (13 января 1898 года) под заголовком: «Я обвиняю!» И тут дело Дрейфуса развернулось по-настоящему. Через четыре дня начались антисемитские бунты в Нанте, которые затем охватили Нанси, Ренн, Бордо, Турньон, Монпелье, Марсель, Тулузу, Анжер, Гавр, Орлеан и многие другие города. Во Франции, правда, все ограничилось тем, что студенты и шпана били витрины в еврейских магазинах; в Алжире же волнения продолжались четыре дня, в течение которых был разогнан весь еврейский квартал. Никто из зачинщиков арестован не был.
Именно такого поворота событий опасался еврейский истэблишмент в случае «раскрутки» дела Дрейфуса. Но теперь уже ничто не могло остановить поляризации. Армия, которую попросили признать ошибку, отказалась и сомкнула ряды. Когда один из военных, майор Пикар, обнаружил свидетельство, указывающее на Эстергази, то именно Пикара арестовали и бросили в тюрьму. Золя отдали под суд, и ему пришлось покинуть страну. В 1898 году дрейфусары сформировали общенациональную организацию, Лигу прав человека, чтобы добиться освобождения Дрейфуса. Антидрейфусары, во главе которых стоял писатель Шарль Морра, ответили Лигой французского отечества, «чтобы защитить честь армии и Франции». Лазар дрался на дуэли с Дрюмоном (ранен никто не был); всего по этому поводу состоялось не менее тридцати двух дуэлей, один еврей был убит. В палате депутатов в январе 1898 года произошла массовая потасовка, когда на трибуне стоял Жан Жорес, а снаружи бушевала толпа. Дипломат Поль Камбон жаловался по возвращении из Парижа в Константинополь: «Что бы вы ни сказали или сделали, вас будут оценивать лишь с точки зрения того, друг вы или враг евреев или армии».
Дело Дрейфуса сотрясало Францию в течение десяти лет. Оно стало важным событием не только в истории евреев, но и во французской, да и, без сомнения, в европейской истории. Здесь впервые проявил себя класс интеллектуалов - как раз появилось слово «интеллигенция» - в качестве мощной силы в европейской общественной жизни, в чьей среде эмансипированные евреи стали важным, иногда доминирующим, элементом. Встал новый вопрос, и не только во Франции: кто контролирует нашу культуру? Французский пролетариат стоял в стороне от событий. Толпа состояла из студентов и мелкой буржуазии. «Мне приходится признать, - говорил Клемансо, - что рабочий класс не проявляет никакого интереса к данному вопросу». Но для образованных слоев этот вопрос стал жизненно важным. На карикатуре Карон д’Аша изображена столовая, где вся мебель разгромлена, а гости катаются по полу: «Кто-то упомянул Это». Парижское общество, как аристократическое, так и буржуазное, разделилось на два лагеря. Битва между ними была неоднократно описана в «Жане Сантейле» Пруста, «Истине» Золя, «Острове пингвинов» и «Господине Бержере из Парижа» Анатоля Франса, в пьесах Лаведана и Доннэ, Шарля Морра, Роже Мартена дю Гара, Шарля Пеги и Жана Баруа. Аристократический квартал Фобург, возглавляемый герцогами де Бризак, Ларош-Фуко и Люйн, а также герцогиней д’Юзес, в подавляющем большинстве стоял на стороне антидрейфусаров; к ним присоединялись и многие писатели, такие как Поль Валери и Морис Барр; великий художник Эдгар Дега обнаружил, что перессорился со всеми своими еврейскими друзьями. Анализ состава сторонников Лиги французского отечества (1899) показал, что среди них свыше 70% составляли высокообразованные лица, а именно (в порядке убывания доли) студенты, юристы, врачи, преподаватели вузов, художники и писатели; в их число входили 87 членов Коллеж де Франс и института, 26 из 40 членов Французской академии. Социальным штабом антидрейфусаров был салон графини де Мартель, с которого Пруст списал свой салон мадам Сван («В поисках утраченного времени»). Все они серьезно верили в мифическую тайную организацию евреев, франкмасонов и атеистов, которую они называли «Синдикат». Князь де Полиньяк любил спрашивать у Пруста: «Ну, что поделывает сейчас добрый старый Синдикат, а?»
На стороне Дрейфуса был салон мадам Женевьевы Страус, которая была прототипом герцогини де Жермант в романе Пруста. Родом из семьи Халеви, наиболее выдающейся еврейско-протестантской семьи крупной буржуазии, со связями в кругах художников изобразительного искусства, музыки и слова, она использовала свой салон для организации петиций видных интеллектуалов. Его героем был Рейнах, возглавлявший кампанию в защиту Дрейфуса. У него был, писал Леон Додэ, «голос как будто из дерева и кожи и привычка перескакивать со стула на стул, преследуя декольтированных дам с галантностью самовлюбленной гориллы». Впрочем, Додэ был человеком предубежденным. Пруст выражался более сдержанно: «Он был комичен, но приятен, хотя нам и приходилось делать вид, что он - реинкарнация Цицерона». Другая хозяйка дрейфусаров, мадам де Сент-Винтор, была известна как «Наша проверяющая». Третья, мадам Менар-Дорьен (прототип мадам Фердурен у Пруста) держала крайне левый салон на Рю де ла Фезандери, известный как «Бастион дрейфусизма»; именно там зародилась филосемитская теория (также мифическая) клерикально-военного заговора. Некоторые хозяйки салонов, вроде мадам Одернон, с удовольствием принимали у себя обе фракции и наблюдали их перепалки. Будучи спрошена одним из своих гостей, который налагал запрет на ее дрейфусаров: «Ну, и что Вы там поделываете со своими евреями?», она отвечала: «Я их сохраняю».
Впрочем, за светским лоском просматривались проблемы вполне реальные, а для евреев - предельно трагические. Дело Дрейфуса было классическим примером того, как сравнительно простую проблему несправедливости начинают эксплуатировать экстремисты с обеих сторон. Дрюмон и ассумпционисты приветствовали осуждение Дрейфуса и использовали его как предлог для того, чтобы развернуть кампанию против евреев. Молодые интеллектуалы-евреи и растущая группа их радикальных сторонников начала с того, что требовала справедливости, а кончила попыткой добиться полной победы и отмщения. При этом они самым прискорбным образом демонстрировали врагам интеллектуальную мощь евреев и филосемитов. В начале дела Дрейфуса в руках у антисемитов, как всегда в прошлом, были все сильные карты, особенно в мире печатного слова. По иронии судьбы, мерзкий антисемитизм Дрюмона оказался легально возможным благодаря либеральному закону о прессе 1881 года, который отменял запрет на критику религиозных групп и был направлен на то, чтобы открыть католическую церковь для журналистских расследований. Свобода печати, по крайней мере, вначале, была направлена против еврейских интересов (то же самое происходило позднее при Веймарской республике). До дела Дрейфуса единственной еврейской попыткой дать ответ «Либр Пароль» был журнал «Фрэ Пароль» (1893), крайне неудачный. Поначалу пресса была преимущественно настроена антидрейфусарски, поскольку вместе с антисемитскими газетами с тиражом 200-300 тысяч экземпляров в защиту существующего строя выступали такие популярные газеты, как «Пти-Журналь» (1 100 000), «Пти-Паризьен» (750 000) и «Журналь» (500 000).С 1897 года с учреждением газет вроде «Орор» и женской «Фронды» евреи и их союзники стали давать отпор. Разумеется, на их стороне было неоценимое преимущество правого дела. И, надо отметить, они начинали использовать его все лучше и лучше. В первый раз евреи-миряне работали вместе как класс, чтобы отстоять свою точку зрения. Они использовали такие новые средства, как фотография и кинематограф. Были сделаны фотоснимки алжирского погрома. Уже в 1899 году пионер кино Жорж Мелье снял 11 коротких киносюжетов по делу; их публичная демонстрация неизменно приводила к потасовкам среди публики. Постепенно дрейфусары стали выправлять баланс в средствах массовой информации в свою пользу, в их сторону стали склоняться ранее нейтральные газеты и журналы. За пределами Франции общественное мнение практически везде было на их стороне. Внутри Франции их политическое влияние усиливалось по мере того, как усиливалась мощь масс-медиа. К тому же им на руку играли некоторые фатальные обстоятельства. Самым важным из них, если не решающим, оказалась скоропостижная кончина президента Феликса Фора 16 февраля 1899 года. Фор был ярым антидрейфусаром. У него произошло кровоизлияние в мозг, когда он находился в объятиях своей нагой любовницы мадам Штейнгейль и потерял сознание, мертвой хваткой вцепившись в ее волосы; на ее испуганные крики прибежал персонал, которому пришлось взламывать запертую дверь кабинета.
|
ПОПУЛЯРНАЯ ИСТОРИЯ ЕВРЕЕВ
