Полемизируя с З. Фрейдом по поводу исторического облика Моисея, Великовский пишет: «… хотя его истинные мотивы непонятны, вызывает недоумение настойчивость, с которой Фрейд печатал и публиковал в качестве своей последней книги - почти завещания - развенчание Моисея. Он унизил его, отрицая его оригинальность; одновременно он унизил еврейский народ, не дав им вождя из их собственного племени, поскольку он сделал Моисея египтянином. И, наконец, он унизил еврейского Бога, сделав из Яхве локальное божество, злого духа горы Синай. Накануне окончания своей долгой жизни он должен был нанести удар по еврейскому Богу, развенчать его пророка и восславить египетского отступника как основателя великой религии». Итак, законник фактического цикла наук И. Великовский обвиняет короля духоаналитического мастерства З. Фрейда в отщепенстве и предательстве материнского еврейского духовидения, а, по существу, в антисемитизме, и это не является эмоциональным всплеском неординарного аналитика, а выражением осознанной тактики. Именно с этой позиции другая авторитетная величина в мире фактопоклонения Лев Поляков выставляет те же самые претензии другому знатному еврейскому мыслителю Баруху Спинозе: «Прежде всего, представляется очевидным, что Спиноза направлял свою критику против евреев и против еврейской Библии, точно так же, как позднее это будет делать Вольтер… Его антиеврейская полемика проложила дорогу рационалистическому или светскому антисемитизму нового времени, возможно, наиболее страшной его разновидности» (1997, с. с. 193, 194). С этой же позиции современный адепт-фактодержец Красильщиков ничтоже сумняшеся объявляет Альберта Эйнштейна сатаной. В этих эстампах сквозит не только, обычное для наглядно-эмпирических канонов пренебрежение индивидуальной личностью, но поражающая критика тут нацелена персонально против тех представителей сынов Израиля, кого в миру называют del gran Ebreo (великий еврей); Спиноза, Эйнштейн, Фрейд (которого, кстати говоря, Эйнштейн называл «учителем») являются не рядовыми представителями еврейства, а каждый в отдельности способен олицетворить собой весь еврейский духовный комплекс, каждый, если угодно, есть пророк нового времени в сугубо еврейском понимании. Обвинение в антисемитизме пророков иудейской формации суть нелепость, но оно есть особенность этого методологического подхода.

И, наконец, последний из важнейших концептуальных недостатков метода «степени полноты источниковой базы» или фактозначимого способа можно назвать гносеологическим дефектом, а его использование при анализе еврейского вопроса делает само методическое средство не просто недостаточным либо малопродуктивным, а порочным и даже опасным. Одним из конструктивных элементов исторической гипотезы И. Великовского является факт завоевания фараоном Тутмосом III еврейских территорий в Палестине и Сирии после смерти царя Соломона. Один из набегов египетской армады Великовский описывает словами R. W-Pogers (1926): «Добыча, привезенная в Египет и состоявшая из кольчуг, позолоченных колесниц и колесниц, отделанных серебром, свидетельствует о таком промышленном и художественном развитии, которое могло оказаться поучительным для Египта. Вместе со всем этим удивительным богатством прибыли пленники, которые стали работать в долине Нила, занимаясь ремеслами, привычными для них дома; и пока они работали, они обучали египтян… Сирийские ремесленники работали так хорошо, что их изделия изменяли даже вкус египтян, при этом и язык подвергался семитскому влиянию, а письмо постепенно приобретало плавный и изящный стиль. Под влиянием большого притока чужеземной крови даже черты лица победившей расы утратили грубость и приобрели большую утонченность. Египет никогда не знал таких перемен с начала монархии» (1996, с. с. 590-591, 210). Главная особенность, ускользающая от острого взгляда фактонакопителя, заключена тут в том, что поведение культуры, в общем, духовного потенциала, покоренной нации никак не соответствует статусу побежденной, а скорее победившей, инстанции, и духовные импульсы, формирующие духовное состояние данного сообщества победителей, исходят из побежденного источника, ведущего себя, таким образом, по-хозяйски. Качественно такое же явление, но выраженное еще более отчетливо, Т. Моммзен наблюдал в римском обществе после покорения Греции Римом (168г. до н. э. ): «и во всех отраслях умственной и общественной жизни за греческими образцами по-прежнему признавалось не только равное, но и высшее значение. Сношения Италии с Грецией были чрезвычайно оживлены. В Италию шел непрерывный приток греческих философов, риторов, поэтов, учителей. Они занимали в Риме уже довольно видное положение и становились почти необходимыми членами всякого интеллектуального кружка. Эллинское образование стало неизбежною и важнейшею частью высшего образования в Италии. Эллинская цивилизация коснулась не одних высших слоев общества, она стала в полном смысле слова общераспространенною, потому что масса рабов восточного происхождения распространяла эллинизм и в низших кругах» (1993, с. 179).

При этом все авторы отмечали, как основное эмпирическое свойство данного факта, не односторонний, а обоюдный характер взаимоотношения, но вовсе не придавали значение тому обстоятельству, что в процессуальном отношении инициативная доля доставалась очень часто духовности, числящейся порабощенной в физическом отношении. С особой силой это свойство проявилось во взаимных отношениях греческой и еврейской духовностей, бурно наступивших после завоеваний Александра Македонского, и само это время в истории называется эллинистической эпохой или эпохой эллинизации. Т. Моммзен говорит о греческой духовности этой эпохи: «Она была пропитана иудейскими элементами; в ту пору и самые светлые умы, и самые даровитые мыслители старались проникнуть в качестве эллинов в иудейскую сферу, или в качестве иудеев в греческую». Здесь эмпирически зафиксирован, но ноуменально не опознан, важнейший момент духовного движения при взаимодействии двух разнородных духовных субъектов: проникновение в чужое в качестве себя. В таком виде репрезентуется качественно новое динамическое свершение - сублимация культур и качественно новый вид движения - проникновение (пребывание) по способу Иисуса Христа, который ранее получился как общий образ иудейской формации духовности. Интуитивное ощущение этого обстоятельства привело в европейском еврействе к появлению духовного суррогата и функционального уродца - субституции духов. Кажется закономерным, что расширенное эмпирическое описание данного явления именно как процесса взаимопроникновения было получено в русском аналитическом институте, хотя и здесь этот процесс далек от ноуменального освоения. Выдающийся русский востоковед академик А. И. Тюменев постигает: «Таким образом, несмотря на враждебные отношения, установившиеся между иудейским и внеиудейским, языческим, в частности греческим, миром в области повседневной жизни и повседных сношений, несмотря даже на ожесточенную полемику выдающихся литературных представителей того и другого, такая взаимная неприязнь не могла, тем не менее, совершенно устранить обоюдного интереса, возбужденного обоими народами друг в друге, препятствовать их встрече и остановить ту совместную работу мысли, которая являлась следствием этого интереса. Взаимное влияние и взаимное проникновение эллинского и иудейского мировоззрений оказывалось при этом настолько широким и далеко идущим, что результатом его явилась выработка и создание нового мировоззрения, вобравшего в себя одинаково как элементы иудейской религии, так и основные положения греческой философии и нашедшего себе конечное завершение в догматическом учении христианской церкви» (2003, с. 94; выделено мною - Г. Г. ). Оставим пока реплику об «учении христианской церкви» на дальнейшее рассмотрение, и вникнем лишь в очень «странную» особенность этого взаимопроникновенного симбиоза при сублимации культур, - также увиденную наглядно эмпирическим способом, но не понятую в аналитическом заключении.